Я слушала спутников и вопреки желанию все больше подходила к неутешительному выводу: люди, события, отношения — все по единому сценарию во всех мирах!

— Он хороший специалист?

— О, да! У него есть визитка.

(х/ф «Анализируй это»)

Злавика была центром торговли всея провинции. Торговали здесь все и всем. Как шепнула бабуля, при появлении ребенка на свет лучшим ему подарком в состоятельных семьях были маленькие счеты из золота с драгоценными камнями вместо деревянных костяшек. И ценность, и развивающая игрушка в одном. Вот такая своеобразная погремушка.

Что же до самого населённого пункта, то только наличие четырех толкучек на двадцать тысяч жителей уже говорило о том, что коммерсантами здесь рождаются и умирают. Торговые лавки на первых этажах зданий с красочными, завлекающими вывесками и горластыми зазывалами начинались от самого въезда в город. Тянулись вдоль четырёх главных улиц и сходились в центре славного града, на площади святого Симона — покровителя купцов, лавочников и… Спекулянты тоже, видимо, были под крылом бородатого дядьки на постаменте из серого камня. Потому как взгляд, провожающий нашу коляску, некоторых «индивидуальных предпринимателей» из открытых дверей своих магазинчиков был уж больно настороженный и оценивающий, наметанным глазом определяющий потенциального клиента.

Благодаря хорошему настроению и красноречию нашего «предводителя» на козлах, я, еще не увидев памятник защитнику и благодетелю торгового братства, знала всю его подноготную и за какие такие заслуги его возвысили до личности, чтимой человечеством и обласканной богами. Поощряемый наводящими вопросами знахарки, нашептываемыми мною ей на ухо, Доран вещал как истинный сказитель, дополняя свое повествование интересными фактами, версиями и домыслами, ходящими среди людей. И я, с любопытством глазеющая на проплывающие мимо яркие витрины лавок и «бутиков», сделала единственный вывод из сказанного: Симон был самым что ни на есть честным торгашом всех времен и народов.

— Здравствуй, Аррия! — Звон колокольчика над входной дверью в заведение госпожи Флайт слился с приветствием Тельмы и заставил резко обернуться в сторону визитеров статную красивую женщину в темно-изумрудном платье и превосходной бабеттой на голове из шикарных каштановых волос. Дама до сего момента строго и громко отчитывала за что-то… попугая в клетке! Серого. Большого. С очаровательными волнистыми перьями, возмущенно топорщившимися на его шее. Поперхнувшись последним словом, дама расплылась в доброжелательной улыбке.

— Тельма! Да неужели это ты! Боги милостивы ко мне: сама серая ведьма во владения простой торговки Аррии приползла!

— И тебе богатого мужа, — проскрипела моя старушенция и уселась на маленький диванчик у стены напротив.

Улыбка сползла с лица хозяйки лавки.

— Вот взяла и все испортила. Благодаря тебе половина кладбища только в моих мужьях! Забери свои слова обратно, сейчас же!

— А что случилось с… э-э, хозяином мясного ряда? — опешив от такого заявления, спросила удивленно знахарка.

— Под почтовую карету попал, — печально ответила собеседница.

— Юр-рген был хор-роший! Юр-рген встр-ретил ло-ошадь! — раздалось из клетки.

— Цыц! — В птицу метнули предупреждающий взгляд. — Вот и пожелала мне… «здорового», — подражая голосу старушки, передразнила дама. — Не хворал, не чихал, а итог счастливого брака один — на погост!

— Ну-у… — философски протянула Тельма, с большим интересом оглядывая комнату.

— Что «ну»? Забери, говорю! — нарочито угрожающе двинулась женщина на гостью. — Ты мне красивого — он на зеркало упал, осколком в глаз! Ты мне любящего — у того сердце не выдержало страстной ночи! Ты мне умного — он с лестницы свалился в библиотеке, шею сломал! И Юрген… — Всхлипнула, изобразив вселенскую скорбь на лице. — Хватит! Что ты ржешь, клюшка старая!

— Хорошо, дорогая, хорошо… забираю жениха назад. Чтоб тебе остаток жизни в девках ходить! — сквозь смех смогла выговорить бабулька.

— Вр-рёт! — усомнился в чистосердечности пожелания ведьмы жако.

— Покрашу в розовый цвет! А за разбитый сосуд с охрой вычту из жалованья! — пригрозили болтуну, и тот, щелкнув черным клювом и приняв обиженную позу «знать вас не желаю!», устроился на жердочке, демонстрируя свой горделивый тыл с красными перьями в хвосте.