— Правда, деточка, — поняла меня знахарка… ой, нет — баронесса. Вопрос, почему, аристократка вдруг стала знахаркой и живет в глуши, не посмел вот сию секунду сорваться с языка. Да и слово «инквизиция» пусть и не прозвучало, но подразумевалось очень красноречиво со всеми вытекающими… У нас еще будет время обменяться друг с другом историями прошлой жизни.

— А я к вам вот так, панибратски. Простите, — растерянно проговорила, ощущая запоздалое угрызение совести.

— Ах, перестань! Я уже давно отвыкла от всех этих реверансов да и неважно это все… Тельма или тетушка Тельма… хм, а мне нравится, как звучит!

В руках старушки появилась серая густая вуаль, расшитая серебристым цветочным узором. Ловко прикрепив её шпильками к затейливой прическе из закрученных на затылке в некую корзиночку прядей, опустила мне на лицо.

— Зачем? Мы же в доме.

— У нас гость. Не пугайся, голуба, — усмехнулась ведьма, заметив, как я дернулась от такой новости, — мальчик казнит себя уже который день. Поговоришь с ним, пусть успокоится, а то его магия выдает такие фортеля — Аррии две банки краски уже испортил. Верина тоже сама не своя. Боится тебе на глаза показаться: винила себя за неосмотрительность и беспомощность в то время, когда ты лежала на дороге, словно хладный труп.

— Не очень поняла: причем тут молодой человек? — В голове тут же пронесся эпизод с нашим крайне неудачным походом в лавку «Рон и Рон».

— Грун случайно, а может, и не случайно, оказался недалеко от вас с девчонкой. Услышал крик, узнал голос своей рыжеволосой зазнобы и поспешил на выручку. А там… пойдем, они тебе сами все расскажут-поведают. И… оставь оберег в комнате.

— Тельма, ничего не удалось спасти? — вернулась я к теме пожара, пока шли в торговый зал, где меня ожидал полный надежды на понимание молодой колдун и воздыхатель конопатой.

— Да что там спасать! — Махнула рукой с досады. — Вспыхнуло свечой и осыпалось золой. Соседи вот только козу и успели вывести со двора.

— Жалко золото, что в мешочке осталось. Все ж немалые деньги. Да и ты сбережений лишилась.

— Как же, оставлю я такое на радость селянам! Пацанва уже на следующий день ворошила кострище в поисках интересного. Все спрятано было в тайнике в лесу. Мало ли кто проездом бывает, пока я бегаю по округе, фурункулы да заметуху* лечу.

— Куда же мы… ты теперь? — Осеклась, поняв ситуацию так, что мне наверняка дадут полную отставку в деле будущего обустройства погорелицы, пусть и ставшей в одночасье родственницей. Ведь в сущности это из-за бедовой постоялицы женщина лишилась крова и всего, что нажито за долгие годы.

— Мест много, где еще нужны хорошие знахарки и ведьмы. Одной, конечно, тяжело налаживать быт на новом месте, года уже не те. Но ведь я теперь не одна, не так ли, милая? Не бросишь старушку?

— Куда ж я без тебя?! — возмутилась самому предположению, что могу отказаться от опеки новообретенной тетушки.

Пожилая женщина улыбнулась и кивнула, соглашаясь: никуда!

— Бушару сойдет с рук его деяние? — спросила как бы между прочим.

— Ты же знаешь, я не могу чинить зло людям… — Она нарочито разочарованно вздохнула.

— Я знаю одну девицу, которая могла бы помочь, если у уважаемой Тельмы есть идея.

— Уважаемая Тельма подумает.

Мне лихо подмигнули.

Хор-рошая из нас команда получится!

_________________

*Заметуха (уст.) — диарея.

Ехали цыгане — не догонишь.

И пели они песни — не поймешь.

Была у них гитара — не настроишь.

И, в общем, ничего не разберешь.

(М. Шафутинский «Бутылка вина»)

Молодой человек в укороченном двубортном сюртуке коричневого цвета чинно восседал на диванчике и с аппетитом трескал шоколадные трюфели, запивая драконье лакомство неизменным в доме Аррии салепом. Представляю, какой приторно-сладкий букет он ощущал у себя во рту!