Люди придут сюда, в Малоречье, и убьют всех… и всё из — за меня. Они убьют Лорара, убьют Светлейшего, убьют всю эту прекрасную землю, заставят деревья гореть. И тогда от Малоречья ничего не останется. Если гибнет земля, гибнет и правитель.

Темнейшего не станет.

От одной этой мысли внутри меня всё сжалось. Если его не станет… меня уже никто не спасёт.

— Я добуду его, — стиснув пальцы в кулаки, глухо произнесла я. — Добуду меч.

Закрыв дверь за собой, я тяжело выдохнула.

— О, Господи, на что я только подписалась, — закрыв ледяными ладонями лицо, сипло выдохнула я. — Мне этого во век не сделать.

Подавив желание опуститься на пол и зареветь от бессилия, я отпрянула от двери. Так, надо разобраться, пока ещё не стало слишком поздно.

У меня есть клинок, припрятанный зачем — то Авахом. И этот клинок одна часть какого — то грозного оружия, способного как и уничтожить всё, так и возродить. А вторая часть находится у этого человека. Знать бы ещё, кто именно он. Имя, лицо, повадки. Так было бы легче.

Замерев у туалетного столика, я заломила раскрашенные чёрной краской пальцы.

— Соберись! — сквозь стиснутые зубы прошипела я на саму себя. — Всё не просто так… всему должно быть объяснение.

Тяжело сглотнув, я облокотилась об стол. Тяжёлые волосы скользнули на лицо, защекотав открытые руки. Почему — то вмиг стало холодно — наверное, из — за того, что стёкол здесь просто не было. Прохладный ветер завывал между ветками, и хотя я не должна была чувствовать холод — почему — то дрожала. Дрожала только от одной мысли о том, что если струшу, если опять закрою на всё глаза — уже ничего нельзя будет изменить. Я не смогу начать сначала.

Глаза защипало, и перед взглядом поплыла пелена. Вздрогнув от неожиданности, я вытерла скатившуюся с щеки слезу. Тускло вспыхнув в слабом свете, она соскользнула с пальца.

Комнату огласил тихий нерешительный стук, и вздрогнув от неожиданности, я подняла голову. Вытерев влажные ресницы и вдохнув как можно больше воздуха, я подала голос:

— Входите. — Прозвучало слишком тихо, слабо, можно даже сказать — беззащитно.

Дверь вздрогнула и медленно отворилась. Я невольно выпрямилась, стиснув пальцами ткань юбки, но тут же опустила плечи.

— Не потревожу?

— Нет… ни чуть… — прошептала я с заметным облегчением. — Я думала, ты останешься…

— Брат и без меня справляется с допросом Лорара, — слабо усмехнулся Темнейший, прикрыв за собой дверь. — Как ты?

Я растерянно огляделась, ища поддержку у стен, а в итоге снова встретилась с его глазами. Глубокими, казавшимися цвета океана, в которых можно было утонуть. В этих глазах крылся некий смысл, который я с отчаяньем пыталась разгадать. Но стоило мне только приблизиться к нему, как он отдалялся всё дальше и дальше…

— Не знаю… — тихо произнесла я, качнув головой и рассыпав волосы по груди. — Я не знаю, что делать… я не могу закрывать на это глаза. Особенно если это оружие способно уничтожить болезнь… я хочу попробовать. Может, то, что сказал Лорар — имеет право жить?

Я подняла глаза, ощущая, как громко бьётся в груди сердце от волнения. Мысли кружились в голове подобно яростному ветру, мешая сосредоточиться на чём — то одном. В какой — то миг мне показалось, что пол уйдёт у меня из — под ног, но потом я вновь поймала печальные океаны глаз.

— Ты не обязана это делать…

— Я должна, — глухо произнесла я, осторожно подавшись к нему. — Я не могу так… я уже совершила ошибку в своём мире, и по сравнению с этой, которую могу допустить, та кажется пущей ерундой. Я хочу помочь. И в первую очередь тебе.

Мои пальцы коснулись прохладной ладони Темнейшего, и он поймал мой взгляд.

— Ты не понимаешь что говоришь… мне уже вряд ли помочь.

— Почему? — чуть ли не с отчаяньем прошептала я. — Лорар же сказал…

— Он много что говорит, — перебил меня Темнейший, аккуратно смахнув мои пальцы со своей руки. — Болезнь мучает меня двадцать лет… не два месяца. Не два года. А двадцать лет. Я уже забыл как нормально дышать, как ощущать силу, а не боль. Как испытывать наслаждение, а не страх. Я забыл всё это из — за болезни…

— Не говори так, — возмутилась я. — Наверняка от неё можно избавиться… надо попробовать.

— Я пробовал, — даже слишком спокойно произнёс он, и его рука легла на незаметные пуговицы рубашки. Он повёл рукой вниз, не спеша расстёгивая её и заставляя сердце почему — то биться громче и чаще. — Ничего не вышло… болезнь уродует меня. Каждый раз, когда погибает одно древо Жизни — страдаю я. Никто другой — только я.

Темнейший расстегнул рубашку, и от неожиданности я отшатнулась назад. На его губах мелькнула печальная усмешка, а глаза потемнели, став похожими на дно океана.