Слова Кея породили во мне тысячу новых вопросов, один из которых — о бессмертии Геры, но я понимала, что сейчас не время для них и просто продолжила слушать.

— Это и случилось с Бальдаром. А Хель, став на сторону отца, не позволила богу света покинуть своего царства. Возможно, наказание моего отца не было бы столь чудовищным, если бы он до этого на одном из пиров не разоблачил семь богов и семь богинь в их прегрешениях, не высказал им в лицо всей правды, что те лицемерно прикрывали благочестием… Но разгневанные боги не только пленили отца, но еще и двух его сыновей… — Кей остановился и кашлянул. — Вали и Нарви…

— Нарви… — тихо повторила я, понимая, что Кей наконец подошел к самому главному и болезненному для него.

— Да, — отозвался он с некоторой жесткостью и мельком глянул на меня через плечо. — Все верно, меня с братом тоже пленили. Затем Один обратил Вали в волка и заставил его убить меня… Чтобы потом моими внутренностями связать отца и приковать его к камням.

Я вздрогнула от ужаса и обхватила себя руками за плечи.

— Боги оставили меня на растерзание старшего брата, а сами ушли продолжать свой пир. Только они не знали, что и я тоже могу обращаться в волка. Этому меня научил Фернир, тоже мой брат, только от первой жены отца — Ангрбодой. Той же, что родила и Хель. Я принял облик волка и попытался остановить Вали.

— Разве твой брат не мог отказаться и не убивать тебя? — спросила я.

— Воле Одина невозможно противостоять. Вали после его приказа потерял рассудок, он видел во мне лишь жертву, мне же оставалось только защищаться. За всем этим наблюдала наша мать. Она плакала и умоляла нас остановиться. Ее слезы все же проникли в сердце Вали, сбросив с него дурман Одина. В какой-то миг он остановился, я же не успел этого заметить и… Думая, что продолжая защищаться, бросился на него. То, что убил собственного брата, я понял лишь тогда, когда почувствовал вкус его крови во рту… Но было уже поздно. Вали умирал на руках нашей матери, хотя на его месте должен был оказаться я. Потом мама сказала, чтобы я уходил, бежал, пока не вернулись верховные боги. Она решила, что выдаст Вали за меня, тем более мы с братом очень похожи, а после битвы его лицо было и вовсе обезображено. Но я бы и без того ушел, поскольку не смог бы смотреть в глаза ни матери, ни отцу. Я ненавидел себя за то, что совершил. Мне хотелось проклясть себя, лишить жизни, но, увы… Не мог этого сделать. Я покинул Асгард как братоубийца.

На короткий миг мне показалось, что на этом рассказ Кея заканчивается, однако он заговорил дальше:

— Первое время я ждал, что за мной придут. Я не был уверен, что маме удастся обмануть богов-асов, и я даже желал встречи с ними, чтобы понести наказание. Однако никто меня не искал. Потом же до меня дошли слухи из Асгарда, что бога Локи связали кишками его сына Нарви и приковали к скале в подземном царстве Хель. Над ним повесили змею, яд которой постоянно капал на его лицо, принося невообразимые страдания. А верная жена Локи — Сигюн осталась рядом с ним, чтобы держать над его головой чашу и собирать в нее яд. Второй же сын Вали лишился рассудка и сам сошел в мир мертвых, где и пропал без вести. И тогда я понял, что у матери получилось обмануть богов Асгарда. Для всех от меня остались лишь кишки, опутывающие тело моего отца. Я умер, перестал существовать. Но было ли мне от этого легче? Нет… Конечно, нет. И я решил спуститься в Мидгард, затеряться среди смертных, попробовать стать одним из них… Стремился испытать на себе все их страдания, надеялся, что это поможет мне искупить свой грех… Войны, голод, эпидемии… Я познал все это, но так и не смог получить облегчение… Менял города, страны… Не замечал, как пролетают столетия… Но однажды я встретился с Герой. Она тоже в тот день решила спуститься в мир смертных. Чтобы развлечься, — тут Кей усмехнулся. — Вот и нашла себе развлечение в виде меня. Не знаю, что подвигло меня ей открыться. Но Гера слушала внимательно, не жалея и не осуждая. А потом предложила пойти с ней на Олимп. Уговорила поступить к ним в Академию, сказала, что так я смогу полностью изменить свою жизнь, забыть о прошлом и стать другим. «Отбудешь для вида три курса, — были ее слова, — и я на законных основаниях приму тебя в Западный пантеон». И тогда я подумал: почему бы не попытаться? Это не значило, что я простил себя, но… В ту секунду у меня появилась надежда. Возможно, я уже давно жаждал ее, просто боялся признаться в этом себе. Жаждал начать жизнь с чистого листа… Но мне нельзя было появиться на Олимпе открыто. Хоть и маловероятно, но на нем все же кто-то мог знать о Локи и его семье. Да и гости из нашего пантеона иногда захаживали к олимпийцам. Вот, например, как сегодня Хель. Поэтому я сменил имя и решил скрывать лицо. Знаю, что своим видом породил много сплетен о себе, особенно в первые месяцы, но потом все смирились с моим присутствием на Олимпе и потеряли к моей персоне интерес.