— Терпение, ректор Визард. Мисс Дария отдыхает после ритуала. Я позволил ей остаться в более приятных условиях. Не думаю, что обессилевшей девушке стоит сидеть на каменном полу или стоять, пусть и под вашим присмотром. — Каттиш ухмыльнулся одними уголками губ, глаза оставались холодными, и повернулся к Дольчу. Крутанул кистью правой руки, и уже поднявшийся с пола профессор, немного прихрамывая, — видимо, отсидел ногу — поспешил за магистром.

— Не торопитесь, профессор. Мы все успеем. — Снисходительно заметил Каттиш, и не спеша направился к тайной двери. Грустно вздохнувший Дольч засеменил следом.

Я остался один. Но не успел подумать о том, что, может, тоже, как профессор, войти в транс и так переждать мучительно тянущееся время, как вдруг меня пронзила непонятная безысходность, гложущая тоска. Я прислушался к себе, не понимая, откуда такие эмоции. Чувства были не мои!

«Дария! Это ее ощущения! Что происходит?»

Я глубоко погрузился в долетающие до меня ее эмоции — настолько сильны! — и сжал голову от безумного желания биться о стену, выть и реветь, как раненный зверь, от смертельного отчаяния.

«Отцы демоны! Что с ней? Где ее оставили? С кем?»

— Каттиш! Магистр! Каттиш, демоны тебя забери! — Я орал, понимая, что меня не слышат, но желание помочь любимой девушке и невозможность этого заставляли сходить с ума!

«Любимой?!!»

Я вертел на языке непривычное слово, словно пытаясь распробовать его на вкус. Нежное, упругое, как мармелад, с терпким послевкусием, сладко-горьким пряным ароматом.

Удивление от неожиданной «случайности-оговорки» в мысленном определении Дарии даже отвлекло меня от тягостного мучительного состояния из-за чувствования ее эмоций. Хотя, кого я обманываю — меня ошеломило это внезапно пришедшее на ум слово — «любимая».

«Она точно свела меня с ума, если на второй день ее пребывания я уже ТАК думаю о ней! … И все-таки, что случилось? Что на нее так действует? Каттиш сказал, она в комфортных условиях, а в таких мелочах он врать не станет — зачем?»

Голову сдавливало, как тисками, скорбным унынием, предчувствием непоправимой беды, горестным сокрушением, болезненной хандрой. Чужеродные, неправильные, убивающие эмоции. Чем дольше я их испытывал на себе, тем яснее осознавал, что и Дарии они не характерны. Она — жизнерадостная, сильная духом, где-то взбалмошная. А тут — болотная тоска!

Я мучился от того, что не могу помочь ей, как вдруг мне пришла в голову мысль, вселившая надежду: если я слышу эмоции Даши, то уж эмпатка Дария тем более должна услышать мои эмоции. А это значит, что сейчас я должен, собрав все внутренние силы (магии-то нет!), эмпатически направлять Даше уверенность, радость, жизнь!

Моя голова раскалывалась от перенапряжения: давил магический поглотитель, сводили с ума Дашины страдания, а я вызывал в памяти и мысленно направлял девушке лучшие, приятные моменты жизни, смешные истории, красивейшие картины природы нашего мира и — свою симпатию, поддержку.

В тот момент, когда у меня стало темнеть в глазах, а я держался за стену, чтобы не рухнуть от эмоционального истощения, в подземелье появился Каттиш. Один, без Дольча. Я встревожился, но сейчас было не до профессора. Тряхнув головой, прогоняя нудную тупую боль в висках, я прохрипел:

— Даша в опасности… тоска, безысходность, мрак… она в отчаянии… где вы ее оставили?

На лице у магистра отразилось недоумение, но лишних вопросов он задавать не стал. Профессионал, он знал, когда не стоит тратить время. Один легкий жест — будто просто потрепал за вихры, — и я ощутил ясность сознания и прилив сил, словно очистился от мути.

Снова я про себя отметил, что поглотитель не действует на магистра, он каким-то образом продолжает управлять своей силой. Но сейчас было ни до каких расспросов. В голове пульсировало «Даша, Даша, Дария».

Очень быстро мы вдвоем прошли по мрачному коридору и остановились у закрытой двери. Магистр снял магический замок, и мы оказались внутри помещения строгого убранства, которое не было мне знакомо. Оно не являлось кабинетом магистра в Министерстве. Но в том, что это принадлежит службе Каттиша, я не сомневался.

Даша лежала у одной из стен, сжавшись в комочек и стискивая уши руками с окровавленными пальцами. Подойдя ближе, мы увидели, что ногти ее обломаны, будто она царапала ими стену. Мы огляделись: так и было. По всем стенам и двери виднелись царапины, кое-где валялись осколки разбитых чашек, ваз, светильника. Мебель стояла криво, какой-то стул перевернут.

— Даша, Даша, что случилось? — негромко позвал я и осторожно дотронулся до ее плеча.

Девушка все равно вздрогнула и посмотрела на нас полными невозможной муки глазами. При виде меня у нее потекли слезы. Я поднял Дашу на руки и отнес на диван. Каттиш укрыл ее откуда-то взявшимся пледом.

— Во-оет! Он… все вре-емя во-оет! … И эт-то невоз-зможно вы-выно-сить! — стонала девушка сквозь рыдания.

— Кто, мисс Дария, кто воет? — подал голос Каттиш.