Да, никто ему не верил. И он оставался в месте, внушающем ему отвращение. Проходили долгие, долгие дни... Ему становилось лучше. Немного — но для него это было таким прогрессом, что он радовался улучшениям, как ребёнок, получивший на день рождения долгожданную игрушку. Однако недолго. Затем уныние оплетало его крепкими путами. Сейчас стало лучше, а потом что? Снова тупая боль, снова ничего не понимающий, обезумевший мозг — нет, жижица вместо мозгов! Стоит оно того?..

— Скоро, — говорила ему Лекси, когда он позволял ей оставаться рядом, разрешал себя касаться в нежной ласке, — скоро тебе разрешат вернуться домой. Я уже всё уладила. Ты помнишь? Мы затопили нашу соседку. Я наконец-то смогла с ней договориться. Трубы сделали новые, а с миссис Каппет мы даже чаю вчера вместе попили. Она... она разделяет мою тревогу за тебя. Я, конечно, ничего ей не рассказывала сама, но она должна была всё слышать. Ну, ты понимаешь...

— Уходи, — резко отвечал он.

И Лекси молча слушалась его. А он сам же страдал от своей резкости. Зачем он её отталкивал? Он ненавидел себя, хотел удавиться. Вдруг она не вернётся?..

Но Лекси возвращалась — неизменно возвращалась.

— Зачем ты притворяешься? — холодно спрашивал он её, глядя в потолок. — Я тебе такой не нужен. Уходи.

И она снова уходила, а он смотрел на её подрагивающую от рыданий спину, исчезающую в дверях, и чувствовал пустоту в душе. Он не нужен. Она с ним из жалости... Но она с ним! И он её никуда от себя не отпустит. Потому что без неё он просто погибнет...

***

Лекси сидела в безлюдной комнате для посетителей наркологической клиники. Форт снова её выгнал. Он говорил ей такие жестокие слова. Они рвали ей душу. Она спрашивала себя очень часто: что её держит? Неужели можно любить человека, который унижал её, прогонял, оскорблял самыми отвратительными словами? Он в сердцах кричал ей, что ненавидит её, что один её вид его бесит до исступления. А она, как верная собачонка, приходила к нему каждый день, сидела у его кровати, утешала, когда он плакал, а когда молчал, вперившись пустым взглядом в стену или потолок, без умолку говорила обо всём, что придёт в голову, лишь бы он не чувствовал себя одиноким. Она редко теперь спала, а если удавалось заснуть, то малейшая мелочь заставляла подскакивать её на ноги. Она так устала; мысли о том, чтобы всё бросить, уйти, вернуться домой приходили в голову всё чаще и на дольше задерживались там. Что же её останавливало?

Лекси свернулась в мягком кресле, поглядев на часы. Обычно ярость Форта утихала через два-три часа. Сейчас было начало шестого вечера. Что ж, до семи или восьми она посидит здесь, а потом снова пойдёт к нему. И она знала почему. Единственная и очень простая причина: она его любит. Любит — и всё тут. Лекси не представляла себе, как сможет его бросить. Время шло, через три недели ей надо будет возвращаться домой. Три недели!.. Сердце её холодело. Время в Саванне пробежало так быстро. Она оглядывалась назад и понимала, что большая часть этого времени бессмысленно утекла сквозь пальцы. Сначала всё было не так уж и плохо: они с Фортом проводили каждое свободное мгновение рядом — или почти каждое. А потом его состояние стало ухудшаться. Сначала он выплёскивал на неё своё раздражение. Она терпела, хоть и обижалась, плакала потом в кухне, но никогда не отвечала ему недобрым словом. А потом началось поистине ужасное.

Она поняла, что значит жить с наркоманом, ещё хуже — с наркоманом, который пытается стать нормальным человеком. Взамен он стал безумцем. За какие-то пару дней он изменился так сильно, что порой она сомневалась: случается это всё с ней на самом деле или она спит, грезит, бредит? Изменения коснулись всего. Он отощал. Кожа его побледнела как у мертвеца и была вся сухая и жёсткая, как наждачная бумага. В лице не было жизни; в заострённых чертах затаилась мука. Глаза были налившимися кровью, с огромнейшими чёрными кругами под ними. Даже цвет его глаз, ей казалось, изменился: стал вместо серо-голубого грязно-блекло-голубым. И они выделялись на его лице, особенно сильно, когда он злился. Лекси порой это пугало.