Мэй на миг замер, сглотнул слюну, глянул на приятеля с надеждой, но, видя неуступчивую решимость блондина, трагически вздохнул:

— Нет-нет, сначала работа.

* * *

Пусть я и сомневалась, но охотники не обманули. Когда через час мы заявились в один из домов в Фиолетовом мире, нас там не ждал выводок голодных монстров. И даже мышами в подвале не пахло, хотя отчетливые черные пятна на глинобитном полу свидетельствовали о том, что Мэй с Шарадом честно выполнили свою работу.

Все необходимое для «ритуала» в этот раз я принесла с собой. А дальше, выгнав хозяев и парней на улицу, долго топала по этажам, размахивая то веником, то свечкой, на разные лады уговаривая стены, потолок и полы не пускать в дом зло, грязь и болезни.

После десяти минут шумовых эффектов владельцы впечатлились настолько, что без слов отдали мне мешочек с монетками и поскорее выпроводили за порог.

Надо будет обдумать сценарий действий на следующий раз. Может, на какой-нибудь расхожий мотивчик стишки подходящие положить? Что там есть из классики? Мойдодыр?

Шагая вслед за парнями, я не заметила, как мы оказались на небольшом пригорке, откуда открывался превосходный вид на море Фиолетового мира. На миг почудилось, что если вдохнуть полной грудью, то можно ощутить солоноватый терпкий запах. Но сколько я не вдыхала, вокруг витал лишь кислый дух подгоревшей капусты откуда-то слева — ветер налетал порывами, вплетая эту вонь в выбившиеся из кос пряди, — да прогорклого масла из небольшой лавки на той стороне крохотной площади.

— А далеко до моря? — спросила я, остро желая оказаться подальше от едких ароматов семимирских городов. С одной стороны, запахи пригоревшей еды напомнили мне привычные дворики родного мира жарким летом, когда форточки нараспашку и все соседи знают, что у тебя на ужин. Но с другой, и дома мне чужой лучок с капусткой нюхать не очень-то нравилось.

— Ну… далековато, — призадумавшись, признался Мэй. — Еще час, если не больше, ходьбы.

И тоном, и видом брюнет дал понять, что не выдержит столько без еды, но я скорчила умоляющую мину Шараду, и тот первым начал спуск вниз по улочке.

Вскоре улочки раздались вширь, а домики стали пониже и победнее, хотя и их покрывала чуть побледневшая фиолетовая черепица. Брусчатка сменилась рассохшимися скрипучими настилами из светлых, почти белых досок, а в облицовке стен стали то и дело проскальзывать зеленоватый, желтый и фиолетовый цвета.

— Почему здесь так много фиолетового? — спросила я парней, внимательно глядя под ноги, чтобы не влететь носком или каблуком ботинка в щель между досками. Те трещали и прогибались под нашим весом, постукивали о каменистую почву.

— Это цвет местной глины, — пояснил Мэй. — И водоросли здесь тоже сплошь фиолетовые. А цветы или фиолетовые, или желтые — других не бывает.

Хмыкнув, я потянула носом, и брюнет повторил мое движение, а потом скрылся где-то в переулке, чтобы вернуться с букетиком деревянных шампурчиков. На них по шесть штук были нанизаны местные креветки, крупные и в готовом виде ставшие не золотисто-оранжевыми, а пурпурными. Но вкус с лихвой компенсировал это несоответствие.

Нам с Шарадом Мэй выдал по одной веточке, а сам в считанные минуты заглотил остальное, действуя как пылесос. Мы даже возразить не успели. Но вскоре улицы заполнились стихийными торговыми точками, остро запахло рыбой. Пованивало и тухлятиной, но многочисленные палатки, где при тебе жарили и варили креветок, румянили на сливочном масле слегка розовые гребешки, разливали по принесенной посуде кашу с морским ушком и связками продавали всевозможную рыбу, раков и листы высушенных водорослей, легко заглушали любые неприятные запахи. Я не успевала сглатывать слюну и принимать то у Шарада, то у Мэя тонкие палочки с кусочками рыбы, какими-то котлетками из сероватой массы со вкусом рыбы и петрушки, квадратики промазанной маслом и присыпанной специями сухой морской капусты, кульки, пропитанные белым соусом и маслом, внутри которых меня дожидались огненные острые мидии. Для палочек и бумажных кульков, сделанных явно тоже из каких-то водорослей, повсеместно стояли урны, так что никто не рисковал наступить на недоеденный кусочек или рыбью голову. У одной из палаток нам налили в медные кружки с деревянными ручками самой вкусной ухи, какую я когда-либо пробовала в жизни. К ней подавалась зажаренная до хруста соленая рыбья шкурка и ломтики густо обсыпанного кунжутом серого хлеба.

— Вкусно тут, — поглаживая заметно округлившийся живот, признался Мэй. — И дешево. Но я все же люблю посидеть, а не на ходу есть.

Вопреки собственным словам, брюнет схомячил раза в два больше, чем мы с Шарадом, и с блестящими глазами посматривал на следующие лотки, явно планируя отправить в рот что-то еще.