— Нам больше надеяться не на что.

Глаза он все — таки открыл, изучающе посмотрел на Аглаю.

— Ну хоть в этом мы солидарны. Я доведу вас, насколько смогу, а там… как выйдет.

— То есть мало того, что попутчик самодовольный индюк, так его еще и хранить придется как зеницу ока! — Ника зло развернулась на каблуках и вышла из хаты.

— Это еще кто кого охранять будет! — вслед ей болезненно засмеялся Тимир. Аглая продолжала стоять рядом и смотреть в его лицо. Ей не нравилось то, что они будут зависеть от него. Не нравился он сам. И страшно было: а если не дойдут? Как там Килла сказала, изольется!

Как сейчас, стояла перед ней картина вставшей в нем тьмы, глаза — черные впадины. И голос едва слышный: «Помоги!» Сможет ли помочь в следующий раз? Мешочки, травки — все это когда — нибудь закончится, да и успеет ли она нужное зелье сделать? И что тогда? Убивать? Его? Или он их, скорее.

Он перестал смеяться.

— Не нравлюсь? — Глаза распахнулись, тут же сузились, черный огонек так и хлестал в зрачках, злой, яростный. — Так можете сами идти. Я за вас не держусь. Мне разницы, с кем помирать, нет. С вами али без вас.

Аглая пожала плечами.

— Ты слаб, еле говоришь. Путь, я так понимаю, неблизкий. Мы местность не знаем. Хотим не хотим, выбора у нас нет. Как, собственно, и у тебя.

Отвернулась и пошла помогать Тале собирать сумы.

* * *

Ника стояла на узкой ступени избы, дрожа от злости и обиды. До зубовного скрежета хотелось выть. И от собственной слабости тоже трясло. А еще перед глазами так и вставал образ уходящего в чащу Стаса, а рядом с ним Рита.

«Ненавидишь?» — вопрошало внутри чужим голосом.

— Ненавижу, — сквозь невыплаканные слезы глухо отвечала Ника, сжимая ладони в кулаки. И мыслями возвращалась к Аглае. Ей небось тоже гадко. Игнат — то ушел вместе со Стасом — предатели! Сволочи! А ведь Аглая и Ника могли там остаться! Навсегда, в мутной жиже болота. Трясти начинало сильнее, злость, поднимаясь из глубин сознания, стучала молоточками в висках. Внутри ворочалось нехорошее, недоброе чувство и становилось вполне живым и осязаемым. Как там, возле дома, а после рядом с Тимиром. Ника никак не могла вспомнить. Будто сама с собой говорила, или ей слышалось:

«Я с тобой! Откройся, выпусти, не бойся!»

Услышав голос второй раз, она уже не испугалась. А вот Тимир… Он как будто слышал, почернел весь. И невесть что произошло бы, не вмешайся Аглая.

— Ненавижу! — Ника прикрыла глаза.

От бешенства пульсировало в висках. Бесили все. Особенно малахольный. Хотя малахольным назвать могла его только Ника. Тимир, выросший в поселке, с детства привыкший к разной работе, был прекрасно развит физически. С пронзительными серыми глазами, в которых трепетала тьма. Тонкими губами, растягивающимися в язвительной усмешке. И даже сейчас, обессиленный, бледный, он вполне мог бы понравиться Нике. Но нет. Она его боялась. Боялась с того самого мгновения, когда он ночью у поселка схватил ее за руку и тащил к дому. С того самого момента, когда в глаза его посмотрела и отразилась в зрачках, но только не та, которую видела Ника в отражении зеркал, а темная, с пугающим взглядом темных глаз, с копной длинных черных волос. Не она. И «не она» улыбалась ей — Нике. Страшная ухмылка, косая, с растрескавшимися губами.

И вечером в поле «не она» была. Шептала, говорила что — то Тимиру, в почерневшие глаза заглядывала. Ника все пыталась вспомнить слова — не могла. Тимир отвечал безмолвно. Тьма в нем стонала, извивалась, билась судорогами. И черная воронка была не только в его глазах. Ника посмотрела на ладонь. Крохотное пятно. Знак тьмы, оставленный на ней. Как же она ненавидела все вокруг: и мир, в который они попали, и то, как нехорошо все складывается.

— Ненавижу! — Накопленная внутри злость искала выход. Стучала и клокотала в черепной коробке. Как же хотелось, чтобы всем вокруг было так же больно, как и ей!

Всем!

На глаза попался сидящий на плетне петух. В предрассветном сумраке выделялся только силуэт. Он нервно заерзал. Ника не сводила с него взгляда. Петух встрепенулся, захрипел и свалился с насеста, заколотил лапами по воздуху. Ника зажала рот руками, чтобы не вскрикнуть. Бегом бросилась к изгороди. Петух лежал, закатив глаза, бился в предсмертных судорогах. Рука с черной точкой на ладони горела. На пальцах расцвели черные жилки. Ника схватила птицу и, воровато озираясь, бросилась за дом. Там кинула его в компостную кучу. И, боязливо оглядываясь, вернулась к крыльцу. В тот самый момент, когда из дверей выходила Тала, а за ней Аглая и шатавшийся Тимир.

Ника торопливо спрятала руку за спину. Чувствуя, как растворяются на коже темные разводы.

Тала искоса глянула на Нику, кивнула на Тимира.

— Часа два — три корежить будет, но нести не придется. — Перевела взгляд. — Аглаша, ты травку — то не забудь… Бог в помощь!