— Все в Велимире ведают: со Времен Ухода ищет правитель ведьм. Бывало, появится на поселке знахарка, так соглядатаев сбежится… — Женщина покачала головой. — Посуетятся, повынюхивают и пропадут. В знахарях — то силы, почитай, никакой: кто травкой лечит, кто зверем оборачивается. Силы их даже для обычного наговора не хватит. Их и жрица не тронула проклятием. И Китару они без надобности. А ищет он именно ведовской силой одаренных. А откуда тем взяться? Кто ушел, а кто не успел, скитается душой неприкаянной… А ежели кто и появится, так будет бежать куда подальше.

— Зачем Китару ведьмы? — Аглая вопросительно посмотрела на охотницу.

— А то невидаль. Ненавидит он всех ведьм! За предательство Верховной! — и глаза ее нехорошо сверкнули на Аглаю. — Предала она его, к другому ушла, вот он и намерен уничтожать весь их род под корень.

— Да не глупи! — вспыхнул Тихон. — Сколько уж лет с того прошло! Давно и позабылась история, быльем поросла…

Охотница сощурила глаза.

— Отчего ж тогда соглядатаи на Древ напали? Уж не за вашей ли ведьмочкой пришли? — Кивнула на Аглаю, пришпорила коня и отъехала ко второй охотнице.

— Разве ж я ведьма? — Аглая вопросительно посмотрела на Тихона. Тот отвел взор.

— Тихон. — По телу прошел озноб. — Скажи, во мне ведовской дар?

Тихон не ответил. Ника внезапно выгнулась дугой и издала дикий, полный смертной боли вой.

* * *

Тимира трясло. Не просто трясло, а лихорадило. Все тело то сводило судорогой, то вытягивало так, что казалось, сейчас лопнут напряженные мышцы. Иногда его касалась морщинистая рука Тихона, вытирала выступивший на лбу пот, и тогда становилось легче. Домовой подсаживался ближе, рассказывал байки. Прибегал проведывать хорь. Устраивался над головой, тяжко, почти по — человечески, вздыхал. Его хотелось убить. Задушить собственными руками. Хорь смотрел участливо. Лапой лоб трогал. Оторвать лапу, чтобы не тянул к лицу. Однако, когда теплая зверушка прижималась холодным мокрым носом к щеке, становилось легче. Тимир переводил взгляд к соседнему обозу. Там, покачиваясь, сидела Аглая. Вся посеревшая от горя, в потемневших глазах невыплаканные слезы. Стройная беззащитная фигурка. А сколько света она излила в Древе. Свет так и тянет к себе. Манит. От ее вида разгоряченное тьмой сердце Тимира остывает. Но свет ее гаснет, тухнет под тяжестью горя. Тимиру хотелось что — то сказать, прижать к себе и успокоить. И станет легче не только ей, но и ему.

Свет.

Как же не хватает ему света! Он невесело усмехнулся.

— Худо тебе совсем, — голос Ники сочувственный.

Тимир покосился, усмехнулся через силу.

— Да ты тоже не бодрячком выглядишь.

— Душно, — прошептала Ника.

Улыбка сползла с лица Тимира. Он глянул, рядом, кроме него и Ники, никого. Хорь сбежал к Аглае. И Тихон ушел. Марья рядом с Радомиром, по красному лицу главы видно — разговор нехороший. Охотницы неподалеку прислушиваются. Все им интересно, а уж личная жизнь главы… Не повод ли для досужих сплетен.

А Ника — вот она, рядом, слишком бледная. Идет, едва касаясь ногами тропы. Прикоснулась ладонью к его лбу, откидывая его разметавшиеся спутанные волосы. Плетет их в косу.

Холод ее руки пробежал по венам, заставил сердце биться сильнее.

— Верховная?

Тимир бросил взгляд на соседний обоз. Позвать? Сказать? И снова посмотрел на Нику.

— Верховная, — подтвердила та.

— Не избавиться.

— А был ли выбор?

— Ты сама пустила.

— Она обещала.

— Ты веришь?

— Потому я здесь. Защити Аглаю.

— Не могу. — Тимир лежал, вцепившись руками в подстилку не веря разговору. Всяко ожидал, но то, что так… — Кто я против нее?

— Сможешь, если станешь жрецом, — уточнила Ника.

— Не позволит, — бледными губами прошептал Тимир.

Она смотрела на него. Тимир отворачивался. Нельзя в лицо смотреть. Ей нельзя. Не сейчас. Мощи у него нет противостоять. И откуда только силы такие. Ведь едва жива лежит, а вот же стоит… И как может? Это ведь не она силы давала, а ей!

Он все — таки взглянул. И тут же задохнулся. Не живая.

Живая та, что на повозке, укрываемая Аглаей. А здесь… навья. Черная, с белыми зрачками глаз. На ступени между жизнью и смертью. Что она видит на грани? Будущее? Прошлое? Все, что видит настоящая тьма. И хозяйкой ей может быть только истинная по предназначению ведьма. Темная, сильная, сливающаяся воедино с самой той тьмой.

По коже прошли ледяные мурашки.

Ника смотрит на него, будто прожигая. Видит? Видит.

Но понимает ли, кто она, кем была при жизни? Нет.

— Что ты видишь? — пальцы мнут подстилку, холодеют, взгляд не в силах оторваться от смертного лика.

— Многое… Разве можно начертанное говорить. Негоже…

— Скажи!

— Знать истину право имеет лишь тот, кто в смерть идет добровольно. Или от предназначения отказывается. Ты хочешь знать?

— Нет. — Тимир пытался отвернуться, все еще смотря на нее, чувствуя, как откидывается голова и дыхание становится прерывистым.

— Я дойду до Обители, — слабея с каждым словом. — Я сделаю все…

Она улыбнулась.