Тимир с сомнением осмотрел грязное, покрытое пятнами плетеное кресло, повозил по нему ладонью. На пальцах остались темные разводы. Поморщился, вытер руку о висевшее на стене полотенце, также не блиставшее чистотой. В конце концов, выбора не было. Уселся в кресло, откинулся назад и из — под прикрытых век посматривал то на хмурящуюся Нику, то на Аглаю. Ей нехорошо было от его взгляда, будто изучает… Или… присматривается. Ну да не до него. В сон клонит. Мысли становятся тягучими. Чего там Тихон говорил о Храме? Недоброе местечко. А может, прав он, ну его? Вот дойдут до Обители.… А дойдут ли?

— Алька! — шепот Ники вынес из забытья.

Аглая вздрогнула, скидывая с себя дремоту. Сонно захлопала глазами.

— Что случилось, Ника?

— Неладное в доме.

— С чего взяла?

— Муторно, будто кошки душу дерут.

Аглая тряхнула головой, пропали последние остатки сонливости. Как вошли в Нугор, Ника впервые заговорила с ней. И выглядела она совсем как ее бывшая подруга. Разве что глаза синие и волосы… Как они могли отрасти так быстро почти по плечи?

— Ника, ты как себя чувствуешь?

— Прекрасно. Но лучше будет, когда уйдем отсюда.

— Ты шутишь? Ночь на дворе.

— Вы чего там среди ночи вошкаетесь? — от печи негромко поинтересовался Тихон.

— Нике причудилось что — то…

— Не причудилось, — упрямо поджала губы Ника. — Точно слышала, сначала говор тихий, а потом лязг оружия. Я дверь приоткрыла и видела, как две тени по коридору шли. Один точно Радомир. Зачем ему среди ночи шастать?

Тихон, стараясь не разбудить остальных, подошел к шушукавшимся девушкам, залез на кровать.

— Радомир мужик, конечно, горячий, и в голове чудно бывает, но на недоброе… — сомнительно головой покачал. Зевнул, открывая глаза — бусины, хорек.

Ника злорадно усмехнулась, разом перестав быть похожей на себя прежнюю.

— А в Древе у него к Аглае были очень добрые намерения!

Аглая стремительно побледнела.

— Что там снова? — потянулся Тимир.

— Ника уверена, что недоброе удумал глава Радомир, — пожал плечами Тихон.

Сон разом слетел с лица Тимира, он поднялся. Подошел к двери, прислушался.

— Если Ника говорит, нужно верить, минимум — проверить, — сказал уверенно. — Глава не глава, а тревога в воздухе стоит. Того и гляди, бесы в дверь постучат. Слишком много их за последнее время на нашем пути развелось.

— Тьфу на тебя, — шикнул Тихон.

Все переглянулись.

— Узнать нужно, что происходит, — кивнула на дверь Аглая. И снова все переглянулись и уставились на Тихона.

Тот помрачнел, тяжко вздохнул и растаял в воздухе. Раздалось: топ — топ — к двери.

— Тише, — прошипела Ника.

И топот пропал.

* * *

Марья ходила из угла в угол. Скрипели половицы от тяжелых шагов. В светце дрожало пламя, вырисовывая неровные косые тени на стенах. Марья остановилась напротив божницы, с укором посмотрела на образок. Тот ответил безразличным взором чуть истершихся временем глаз. Марья хмыкнула, покосившись на Сезима. Вроде и не верующий, а иконы в доме держит. Хотя в нынешние времена все стараются хоть как — то уберечься от нечисти, бродящей по просторам Велимира. Но что ей до страхов Сезима. Она оторвала взгляд от иконы и прошла к окну. За высокими стенами зачинался рассвет, окрашивающий верхушку ворот в золотисто — розовый. Тучи ушли далеко, даже раскатов уже не слышно. Хороший выдастся день, теплый. Вот и утренние птахи, голосящие над крышей, о том кричат. А у Марьи от злости лицо то становится пепельно — серым, то покрывается багровыми пятнами. И щебет раздражает, и лучи восходящие глаза слепят, и на тех наворачиваются слезы. Она быстрым движением размазала их по пылающим щекам. Нет, не солнце виновато. И уж никак не громкие птахи. Марья распахнула окно, но вместо свежего воздуха ее обдало запахом тухлятины и вонью помойки. Она раздраженно захлопнула створки.

— Ты уже в Древе видел, кто с нами идет! — прошипела не оборачиваясь.

Радомир молчал, сидел на кровати, вытянув ноги на табурет, перебирая пальцами рук в задумчивости. Рядом валялся Сезим, вытирая дрожащей ладонью катившийся по лицу и шее пот. Он со страхом посматривал на взбешенную женщину. Вид у нее был еще тот! Каштановые волосы разметались по спине и отсвечивали красным, ловя рассветные лучи. Темные глаза сверкали яростью. Она то и дело нервно хваталась за ножны, пальцы скользили по рукояти меча. Того и гляди рубанет и неясно кого — то ли муженька от ревности и обиды, то ли Сезима от злости.

— Госпожа… — подал едва слышный голос.

— Молчать! — рявкнула так, что огонек лучины колыхнулся и потух. В комнате стало по — утреннему сумрачно. — С тобой, гнида, разговор особый будет!

Сезим сжался, взмокли ладони, он прополз до женщины на коленях, вцепился в край рубахи.