Иллиадар вздохнул, рассматривая руку. Он не представлял, как могло измениться его лицо. Как бы безразлично он ни относился к своим изменениям, но все же надеялся, что слишком безобразным не станет. Конечно, он не знал, кем или чем является источник, но ему подсознательно хотелось выглядеть более привлекательно. Так, на всякий случай.

Наверное, для людей вполне естественно стремление произвести на окружающих хорошее впечатление, виконт же ощущал это неосознанно, толком не понимая своего желания.

После ужина с его телом произошли новые изменения. Волосы загрубели, слиплись и стали топорщиться, будто шипы. Если с кожей виконт еще мог как-то смириться, то с такими волосами, увы, уже нет. Змеиная кожа могла сойти за экзотику, а вот шипы на голове вряд ли смотрелись красиво.

Вздохнув, Иллиадар, осторожно потрогал будто бы каменные, но в  то же время довольно легкие шипы. Его волосы всегда доставляли ему неудобства, но сейчас превзошли сами себя!

Да, сейчас, как никогда, виконт признавался сам себе, что его низкая чувствительность ему только на руку. Изменения тела его не тревожили эмоционально, хотя умом он понимал, что хорошего во всем этом мало.

Он не знал, что будет дальше. Никакие планы не выдерживали натиска реальности. В голове с каждым часом скапливалось всё больше вопросов, ответов на которые он не знал. Ему оставалось лишь ждать и стараться быть спокойным. Хотя с последним никаких проблем не было.

Изменения тела он приписал Хаосу. Иллиадар понимал, что в таком месте нереально было остаться самим собой. Тут ведь всё постоянно меняется! Ну, почти всё. Поляна, на которой он ночевал, пока что оставалась неизменной.

Посидев еще немного, прислушиваясь с каким-то несвойственным ему упоением к тихо поющей связи, Иллиадар решил, что пора ложиться спать. Конечно, это было опасно, но и обходиться без сна он не мог.

А ночью его ждал кошмар, который он запомнил на всю жизнь. Кошмар, не отпускающий его ни на секунду. Ломающий его, разрывающий на части, которые затем словно бы складывались обратно.

Лишь на короткие мгновения его сознание всплывало на поверхность из горячечного бреда. Он помнил, как ломались кости во всем теле, как выворачивались лопатки на спине, горела кожа, а внутренности разрывало на части.

Из-за невероятно сильной, исступляющей боли он даже не пытался понять, что происходит. Его мысли просто не складывались ни во что разумное и понятное. Кроме боли он помнил лишь то, что не хочет передавать ее по связи источнику. Почему-то это было даже более важным, чем собственная жизнь.

Иллиадар не знал, сколько прошло времени. Всё его внимание было сосредоточено лишь на новой боли. Иногда он даже не понимал, что именно болит, ломается, горит, выворачивается - он просто хрипел, кажется, сорвав голос еще в самом начале.

Где-то в глубине сознания пульсировало понимание, что он должен вытерпеть, что ему нельзя умирать, как бы этого ни хотелось. Правда, иногда сквозь эту уверенность просачивалась мысль, что он не справится, так как было невыносимо, но спустя секунду он погружался в очередной приступ разрывающей боли, выбрасывая малодушные мысли из головы. Вернее, они просто испарялись под весом более насущных проблем.

Когда всё закончилось, Иллиадар тоже не помнил. Просто в какой-то момент по телу прошла судорожная дрожь, а от боли остались лишь далекие отголоски, заставляющие его непроизвольно вздрагивать.

Он тряхнул головой, пытаясь сбросить непонятный морок. Мысли текли вяло, будто подернутые серебристым туманом. Не успел он толком о чем-нибудь подумать и решить, что делать дальше, как провалился в сон. Вернее, это было больше похоже на обморок, но Иллиадар об этом не знал.

В следующий раз он очнулся днём. В теле до сих пор гуляли отголоски былой боли, но они были настолько незначительны по сравнению с недавно пережитым, что Иллиадар даже толком не обратил на эти ощущения внимания.

Открыв глаза, он моргнул, не сразу осознав, что видит как-то иначе. Вроде бы всё казалось нормальным, но Иллиадар понимал, что это не так. Мир изменился. Например, он видел, что в метрах ста от него в норе копошится какой-то мелкий грызун. Причём воспринимал он его красным пятном, словно «ощущая» глазами горячее тело грызуна. И так всё вокруг. Цвета были совершенно непривычными. И если принять за версию, что красный - это признак жизни, то почему тогда точно так же светился небольшой булыжник на самом краю поляны? Лишь позже виконт узнал, что этот булыжник - тоже живое существо, чем-то напоминающее лягушку.

Вдохнув глубже, Иллиадар попробовал подняться, но с первой попытки ему это не удалось. Опустив голову вниз, виконт покачал головой, только сейчас замечая, что у него слишком длинный нос. Скосив глаза, он попытался как мог разглядеть своё новое приобретение, не совсем понимая, как это всё устроено, но через минуту разобрался, что «нос» - не совсем нос, а скорее сильно выступающая вперед нижняя челюсть.