К этой воронке от оболочек и Киры тянулись нити энергии; сердца их бились, чтобы она росла и жила; кровь струилась по венам стихийниц, чтобы пламенный вихрь питался и в конечном итоге взорвался, раздробив острова и ударной волной обрушив на осколки гибельные воды.

Кира словно наяву видела неизбежный исход, хотя до него нужно было влить в эту энергетическую бомбу ещё немало силы. Выложиться до капли.

Если так пойдёт, то разве ж от неё что-то останется, чтобы Фрил удовлетворил свой научный интерес?

От этой мысли стало смешно.

Грустно.

Страшно.

И Кира не могла остановиться — как прервать то, чего не начинала? — как не могла остановить других. Особенно, когда с северо-запада к воронке устремилось ещё несколько пылающих энергетических потоков.

Сарния вступила в бой.

Вот только безвинный враг и не думал обороняться.

«Так не должно быть, — билось под кожей. — Мы энергия. Мы сила. Мы едины с миром».

Кира мысленно тянулась к островам, к оставшимся там оболочкам, и пыталась уцепиться хоть за одну нить, но пальцы жгло, по щекам хлестал обжигающий ветер, воронка росла…

«Так не должно быть».

Не мог Торн оказаться настолько придурочным, чтобы выбросить в пространство ядерную боеголовку и не предусмотреть код отмены. Предохранитель. Защиту от взлома. Что-нибудь.

Это же его мир, чёрт возьми! Его дети, племянники, воспитанники, седьмая вода на киселе! Какая разница, кто?

«Мы природа. Мы едины с миром. Мы…»

Иначе и спасать всё это бессмысленно.

И смерть бессмысленна. И жизнь. Любая жизнь в этом и в других мирах.

Сколько их? Сотни? Тысячи? Мириады.

Звёзды, планеты, моря, острова.

Созидание. Разрушение. Хаос.

Всё едино. И пусто.

Мысль занозой впивалась в разум.

«Мы тьма и свет. Мы суть. Мы…»

Пластиковые игрушки. Домашние питомцы.

«Любимица Торна. Ошибка Торна».

В чём же он всё-таки ошибся?

Трава зелёная. Небо синее. Море пенное.

Люди живые.

Или элорги, эверты, эсарни — всё одно. А мёртвые, но дышащие — это неправильно.

Ошибка.

Так зачем?

Кира окончательно потерялась в вихре — своей-чужой силы, своих-чужих мыслей, своих-чужих чувств.

«Мы?» — спросила она в никуда.

«Мы, — внезапно донеслось из пустоты. — Мы».

Кира потрясённо замерла и даже на секунду сумела воспротивиться высасывающей мощи торнадо. А потом энергия хлынула от неё к воронке с удвоенной силой, но главное уже произошло.

Её услышали. Ответ получен.

«Мы, — зазвучало всё явственней сразу со всех сторон. — Мы. Мы».

Кире мерещились разные тембры, разные интонации. Кто-то отзывался с испугом, кто-то с радостью, кто-то с настороженным любопытством.

Но отзывался!

Отзывались…

Первая небесно-голубая нить влилась в вихрь почти незаметно.

Почти. Но Кира уловила лёгкое изменение в воздухе — словно освежающий бриз посреди засушливой пустыни.

Капля росы на истлевшем лепестке.

Тонкая, но прочная, нить тянулась от островов и будто опоясывала собой воронку, пытаясь сдержать.

А потом она тоже стала расти. Сплетаться с другими голубыми и белыми потоками и расползаться по пламени, точно ледяная корка по стеклу в морозный день. Ветвистыми узорами, хрупкой защитной плёнкой.

На одно головокружительное мгновение Кира стала… всем.

Каждой каплей моря, каждой молекулой воздуха, каждым ударом сердца каждого живого существа.

Здесь и везде. Сейчас и всегда.

Первым детским криком. Первым неловким шагом. Первой снежинкой на языке.

Она видела себя — в нелепом капюшоне, что от поднявшегося ветра давно сполз на затылок и зацепился за скрученный пучок волос. Видела встревоженных крыланов в небе, устремившихся к югу, откуда к ним мчалась ещё одна группа наездников. Видела, что со стороны долины движется целая армия лесных на аскалах, но железные звери под руководством инши уже выстроились в ряд и готовы к обороне.

И видела Покуса, расправившего теперь абсолютно чёрные крылья.

Смешные. Глупые.

Зачем?

…Когда в небе разразилась битва, и безумный парящий бросился прямиком к командиру долинных наездников на прекрасном алом крылане, Кира уже не могла вспомнить их имена.

Зато вспомнила обрывок недавно оброненной кем-то фразы.

«…по желанию остановить любое сердце…»

И в этот миг она желала. Больше всего на свете желала, чтобы одно конкретное прогнившее сердце в последний раз судорожно сжалось и замерло. Чтобы парящий не добрался до цели. А у долинного наездника выросла борода. Чтобы…

Чёрные крылья замерли на полувзмахе.

И мёртвое тело камнем рухнуло на песок, позолоченный утренним солнцем.