Их вспугнул хмурый мужчина, стремительно вошедший в стеклянную дверь. Сердце пропустило удар: папа! Постаревший, осунувшийся, заросший щетиной, словно только что вернулся из командировки, где он никогда не брился. И такой родной.

— Тамара! — строго сказал он. — Что за фокусы? Зачем тебе свадебное платье?

— Захотелось, — пожала плечами некромантка. — Я сейчас переоденусь, папа.

— Не смей называть папой моего отца! — взвилась я.

Но меня никто, кроме малолетней негодяйки и ее сообщника, не услышал.

— Даже не старайся, — ухмыльнулся демон. — Магии в этом мире почти нет, а то, что есть, доступно только магам с высоким уровнем силы. То есть нам. Остальные слепы и глухи.

И все же Коршунов увидел мельком отражение «дочери» в зеркале, и глаза его изумленно округлились.

— Что это? Кто?

— Папа! Это я, Тома! — заорала я, и всем своим существом, всеми силами рванулась к нему.

Что-то захрустело, как сжатые в кулаке сухари. Затрещало. Тиррина и демон одновременно швырнули в меня заклинания, но алый сгусток и черная сеть столкнулись, не долетев до меня, и вспыхнули фонтаном искр и густого дыма.

— Пожар! — завизжали продавщицы. — Замыкание!

Дым стремительно заволакивал помещение.

— Охрана, вызовите пожарных! Тома, беги! — крикнул отец, сам бросаясь на выручку той, кого считал дочерью. — Сюда, Тома!

Все вскипело в моей душе. Страх, ненависть, любовь.

«Сюда, Тома!» — как часто таким окриком отец звал меня, если я, неугомонная егоза, куда-нибудь затеряюсь в толчее супермаркета или на улице. Я рванулась к нему всем существом, пытаясь преодолеть грань миров, выдрать себя из зазеркалья, как муху из янтаря.

— Папа! Я здесь, папа! — заорала я, забыв, что он не может меня слышать, пока я нахожусь по другую грань мира; забыв, что я — всего лишь душа, а тело, бывшее пристанищем моей души, осталось где-то там, на руках Дэйтара и дедушки Энхема.

Что-то скрежетало, выло, как тысяча чертей в аду. Черты лица Тиррины исказились злостью и страхом, она попятилась, а демон выбрался из своего зеркала и побежал к моему.

— Закрой ей путь, некромантка! — прорычал Зеф-Эмитх. — Иначе придется всех тут грохнуть. Спишем на террористов.

Отец! — ужаснулась я. И моя ненависть к угрожавшему нам демону выплеснулась огненной волной вместе с криком:

— Нет! Не смей его трогать!

Брызнули осколки стекла. В нос ударили запахи большого города, от которых я давно отвыкла — жженой резины, пыли, бензина… Демон подбежал к Тиррине и швырнул в мою сторону огненный сгусток. Но над моей головой развернулась звездная мерцающая сеть и приняла удар. А в следующий миг над головой пронеслась крылатая черная тень и врезалась в синекожую грудь Зеф-Эмитха, отшвыривая его в зеркальную раму. Демон сопротивлялся: ухватившись за края рамы когтями, не обращая внимания на осколки стекла, резавшие его чешуйчатую кожу, он подскочил, обеими ногами пнул Ворона. Тот покатился, снося все на своем пути — стойки с платьями, банкетки…

И только тогда я увидела, что ракурс зрения резко переменился: я смотрела на мир с той точки, где только что стояла Тиррина. Точнее, мое бывшее тело с чужеродной душой.

Отец, успевший подбежать за эти секунды, рванул меня за руку:

— Бежим!

В другой его руке чернел пистолет, и три выстрела разворотили грудь Зеф-Эмитха. Но хладным трупом он не упал, а подернулся сизым дымком и испарился. Коршунов направил пистолет на огромного черного ворона.

— Нет! — Я повисла на отцовской руке. — Только не его!

Ворон, сверкнув черным глазом, уселся на неповрежденную одежную стойку, под которой валялись бессознательные тела продавщиц. А снаружи доносился вой сирен.

— На улицу, быстро! — скомандовал отец. — Тут опасно, Тома.

Но я уперлась:

— Нет, подожди. Я… я не могу!

Я не представляла, как теперь жить в собственном, каким-то чудом возвращенном теле. Ведь если я — здесь, то моя врагиня Тиррина — там, у алтаря, с кольцом-ключом на пальце!

— Дэйтар, что мне делать?

Ворон встрепенулся, от его перьев полетели серебряные брызги, и через миг от дыма, огня и гари не осталось и следа. Лишь беспорядок, белые груды платьев на полу и два зашевелившихся и кашляющих девичьих тела напоминали о происшествии.

Я протянула руку, и черная птица слетела со стойки, аккуратно обхватив лапами мое предплечье. Очень аккуратно. Его когти напоминали остро наточенные кривые кинжалы. Клюв ворона повернулся к зеркалу, за которым клубился густой, искрящийся серебром туман, очень похожий на тот, который я как-то видела глазами блуждающего духа Аркуса.

Коршунов взирал на всю эту картину огромными квадратными глазами.

— Что происходит, Тома? — хрипло спросил отец. Мою вторую руку он так и не выпустил.

— Папа, прости, так надо. Я жива и здорова, но эти три года я жила в другом мире и встретила свою любовь. Настоящую.