— Ку-уда?.. — Кайлеан выбросил руки вперёд, производя какие-то пассы. Он осторожно расправлял что-то в воздухе и вскоре краснота погасла, а шар опять стал кляксой. Фиолетовое создание нахохлилось и посидело в задумчивости, потом вновь зашевелилось… и вдруг, расправив крылья, над воздушной ареной взмыл тёмный хвостатый силуэт, немного напоминающий древнего археоптерикса… сильно не доедавшего в детстве.

— Полетел! Ой, какой! — пискнула я, глядя во все глаза на своего первого дракона.

— Погоди, ещё не всё, — сказал Кайлеан, тоже не отрывая взгляда от силуэта в вышине. — Он первый в своей линии и молодой совсем, не сразу всё выходит. Но он старается.

Тёмное тельце боролось с гравитацией, изо всех сил трепеща крыльями, руля туда-сюда тощеньким хвостиком, а потом засветилось, во все стороны брызнули цветные лучи и на месте невзрачного археоптерикса возникло сказочное создание, в три раза больше. Огромные крылья этой ипостаси переливались всеми цветами радуги и сияли так, что палевые камни драконятника запестрели от ярких бликов. Теперь дракон летел плавно и уверенно, иногда лениво — явно красуясь — выписывая округлые вензеля в небесной синеве.

— Красавец, да? — разнеженным голосом произнёс Кайлеан.

— Он и до этого был милый, но сейчас — да, совсем красавец.

Мы долго наблюдали за радужным, пока к нам вновь не присоединился Харлин.

— Другое дело, — сказал он. — Видали, в обратку хотел скуклиться?

— Я рихтанул гюйсовым, — отозвался Кайлеан, — откатил.

— Так это гюйсом? Не рано ли?

— Сработало же…

— Как бы не начал лениться потом.

— Может. Но ничего, побалует, и всё нормально будет. Стержень у него оплетён неплохо. Кто стержневал, Марк?

Кайлеан с Харлином, поглядывая на радужного, принялись увлечённо обсуждать некоего Марка, подающего большие надежды стержнёвщика, и ещё одно воспоминание возникло в моей памяти.

…Однажды, гуляя по вечернему Петербургу, мы с Женькой встретили её земляка, студента-программиста Митяя. Митяй шагал с ватагой однокурсников навстречу, они дружной гурьбой направлялись в пивную неподалёку (кажется, отмечали чей-то день рожденья) и увлекли нас за собой. В начале вечера все общались как нормальные люди, но постепенно беседа съехала в область программирования, и вскоре я поняла, что безвозвратно потеряла нить разговора. Обсуждались такие вещи, в которых я совсем ничего не смыслила, не смотря на школьную твёрдую четвёрку по информатике. При этом, как ни странно, начинающие программеры искоса поглядывали на нас с Женькой, словно ожидая, что мы внесём лепту в общую беседу и выскажем оригинальную точку зрения на обсуждаемую проблему. Со скуки я пригубила пиво, которое окружающие бодро поглощали литрами, пиво оказалось невкусным, оно скверно попахивало спиртом. Я совсем увяла, через какое-то время выскользнула из-за стола якобы попудрить носик, позвонила Женьке с улицы и предложила удалиться по-тихому, иначе я зачахну во цвете лет, придавленная грузом собственного невежества. Женька вышла, выслушала мои стенания и хмыкнула: — «Мальчишки решили впечатление произвести, умом, так сказать, блеснуть, а ты, простота оленегорская, не оценила…» «В нашей деревне в ухаживании больше ценится исполнение озорных частушек под балалайку», — поведала я ей, и мы всё-таки сбежали.

Я вздохнула, припомнив те беззаботные денёчки, но в который раз убедила себя мыслить позитивно — наверняка лекари-маги уже подняли Женьку на ноги и до встречи оставалось совсем немного. Что бы не твердили окружающие, я не верила, что Кайлеан станет удерживать меня насильно. Вернусь к родителям, успокою их и тут же помчусь на Урал. А история с программистами вспомнилась из-за схожести ситуаций — я не понимала и половины разговора, густо нашпигованного специфическими терминами… однако сейчас скучно не было. На Кайлеана, обсуждающего драконьи тонкости, я была готова смотреть сколько угодно, и делила внимание поровну между ним и прекрасным созданием в вышине. Последнее время Кайлеан выглядел напряжённым, каким-то замороченным, а тут оживился, его глаза заблестели, но не было того мрачного огня, с каким он обычно глядел на меня, и на лице не было печати властной надменности, напоминающей всем и каждому, что перед ними — будущий король. Харлин преспокойно разговаривал с высокородным собеседником на равных, и даже позволял себе ироническую интонацию, комментируя некоторые из его высказываний.

Когда Харлин вновь отошёл, Кайлеан нетерпеливо спросил:

— Ну, что?

— Что — «ну что»?

— Ты улыбалась всё время. Что смешного?

— Ничего. Мне просто нравится драконятник… и ты в нём. — Я подбирала слова, он ожидал. — Звучит парадоксально, но драконы тебя очеловечивают.

Он помолчал, потом усмехнулся, глядя в небо.

— Один раз… давно… они очеловечили меня до такой степени, что я набил себе татуировку. Надпись «драконы навсегда». Вечную, невыводимую. Не представляешь где.

— Представляю.