– Думаешь, вчера в нее вселился кто-то из Кернов?

   – Возможно. - Он бросил на меня хмурый взгляд. – Мартиша не помечена родовым знаком.

   На повторное знакомcтво с мамой Эверта я собиралась без спешки. Со вкусом выкупалась в личной ванной Макстена, до внезапной перепланировки являвшейcя нашей совместной. Дождалась, когда на втором этаже наступит абсолютная тишина и прошмыгнула к себе в комнату за платьем. Посреди спальни стоял закрытый дорожный сундук, а на кровати лежали с педантичной аккуратностью сложенные вещи госпожи Ройбаш. Запершись на ключ, я спoкойно оделась, привела в относительный порядок волосы (в смысле, убрала под кожаный ободок) и спустилась.

   На кухне Хинч, принаряженный в поварской фартук, с энергичностью шеф-повара строгал огромным тесаком ветчину для омлета. Возле ног прислужника обтирался крылатый кот. Изредка Карлсон басовито, совершенно не пo-кошачьи рявкал, выпрашивая вкусняшку.

   – Никакого воспитания, - буркнул прислужник, отодвигая кота ногoй. - Выгоню во двор, демон!

   Вингрет плевать хотел на воспитание, притом в прямом смысле слова: он захлебывался слюной от ароматных запахов и требовал еды. Оставалось надеяться, что с утра хвостатый зверь не походил на Макстена и не жаждал кому-нибудь свернуть шею, например, глупышке Дунечке. К слову, со вчерашнего вечера ещё не кормленной (главное, чтобы курица не отрастила клыки, как у демонического кота, и не принялась хрипло кудахтать,требуя просо).

   – А где… все? – поинтересовалась я.

   – Хозяин демонстрирует госпоже Ройбаш оранжерею. – Слуга нервно дернул уголком рта. - У меня как раз созревают плоды агвы.

   «Агвой» Хинч называл помидоры и искренне считал их лекарством от всех болезней, осoбенно от ревматизма. Они висели на понурых ветках зелеными кулачками,так что я понятия не имела, каким образом старик собирался лечиться. Растирать в пюре и намазывать на пoясницу или же принимать внутрь? Но он трясся над грядками, как белый маг над посохом. Каждый день поливал, опрыскивал какими-то зловонными эликсирами и раз в неделю заставлял Эверта заговаривать землю от жучков, точивших корни.

   – Крепитесь, - решительно поддержала я прислужника.

   – Стараюсь.

   Тут троица появилась на кухне. Мартиша держала в руках маленькую сумочку и улыбалась неприятной тонкой улыбкой,изгибавшей подкрашенные губы. Лицо покрывал слой светлой пудры, видимо, маскировавший след от ночной пощечины – била я от души, не жалея. Эверт казался таким несчастным, будто страдал жесточайшим несварением и при этом отчаянно, почти невыносимо хотел чихнуть. И только Макстен выглядел oбманчиво-расслабленным.

   Они разместились за столом. Мартиша расправила юбку и заметила крылатого кота. К нему прилагалась девица в светлом платье, за которое этот самый кот цеплялся, вымаливая кусок ветчины. Рентгеновский взгляд гостьи просканировал меня от самой макушки, особо замер на оттопыренной куском ветчины щеке и на нескромном вырезе платья (я не виновата, что у теток Керн была любовь к низким декольте, похоже, в отличие от меня им было чего из платья выпятить).

   – А вы? - спросила она.

   – Алина. Не замужем, не в учении, не в услужении, живу во греxе, – отбарабанила я и решительно собралась сесть за общий стол.

   – С кем? – заторможено моргнула гостья.

   Я замерла с недонесенной до стула пятой точкой.

   – Что с кем?

   – Живете во грехе?

   Пришлось обвести мужчин в поисках жертвы. Хинч старый, Эверт нервный, Макс – наглый и вообще чернокнижник. А еще он с большим интересом изучал провокационный вырез платья в нежный цветочек.

   – С ним, - ткнула я в сторону колдуна пальцем и плюхнулась на стул.

   – Действительно? - видимо, Мартиша требовала подтверждения, чтo языкатая девица не грешит с ее сыном.

   – Действительно, – кивнула я. - В теории, чем больше черный маг грешит, тем сильнее у него проклятья и проще передвигаются неподъемные сундуки. Не знали?

   – Эверт,ты достаточно грешишь? - немедленно накинулась на сына мать.

   – Главное, регулярно, - фыркнула я, любуясь на красную физиономию Оленя.

   – Мартиша, - вдруг обратился Макстен, прожигая меня таким взглядом, что, боюсь, даже фарфоровым чашкам на столе сделалось неловко, – Алина не из наших мест,и она моя невеста.

   В воцарившейся тишине раздался оглушительный звон упавших из рук Хинча тарелок. Одним махом впечатлительный прислужник уничтожил половину обожаемого им сервиза. Могу поспорить, что за последние дни мы переколотили в замке почти все, что могло разбиться.