– Вера Николаевна, простите, что обращаюсь, но хочу сказать, что всё у вас будет хорошо. И пенсию на днях принесут, и внук Андрюшка станет хорошо учиться, и зять у вас не такой уж дурак, хоть и Колька, – выпаливаю я одним духом и наблюдаю, как глаза у пожилой женщины увеличиваются в объеме. Вот честное слово – будто изнутри надувают, как воздушные шарики.

– Откуда?.. Как?.. – лепечет женщина. Потом её мозг под фиолетовой береткой находит логическое решение, и глаза слегка сдуваются. – Дочка, ты из собеса, что ль?

– Нет, я обычная ведьма, – улыбаюсь я в ответ и толкаю колясочку дальше.

Матильда высовывается из коляски и посылает остолбеневшей тетке воздушный поцелуй. Пухленькая ручка касается губ, раздается «чмок» и ручка идет на отлет. Милота-мимимишка, да и только. Похоже, что только я оцениваю это движение. Сзади слышится негромкое бурчание, но я иду к выходу, и нет никакого желания оборачиваться.

– Мамочка, сказать, что она о тебе думает?

– Не надо, Матильдочка. У неё и так всё было написано на лице, когда она хотела меня перекрестить.

Солнце посылает жгучие лучи на Землю с огромной скоростью. Эти сорванцы пролезают сквозь переплетение веток лип и через колючие изгороди сосен для того, чтобы удариться о теплый асфальт или утонуть в лужах. В одной из луж купается стайка воробьев. Серо-коричневые птахи моются с таким остервенением, будто только что вынырнули из бассейна с «Head&Sholders» и теперь пытаются избавиться от перхоти.

Люди прогуливаются по парку и радуются погожему деньку. Дети пускают кораблики и спорят – кто из них самый главный адмирал. Влюбленные парочки заняли скамеечки в глубине парка и теперь там раздаются чавкающие звуки, будто кто-то с аппетитом поедает гамбургеры. Когда-то и мы с Димкой сидели на похожей лавочке…

 Воздух свеж и даже выхлопы машин за оградой не могут перебить аромат листвы. Я уже почти дохожу до выхода, когда раздается голос Матильды:

– Мамочка, за нами кто-то следит.

Я останавливаюсь, поправляю пеленку и даю дочке бутылочку с молоком. Сама же в это время аккуратно оглядываюсь по сторонам. Люди проходят мимо, идут по своим делам и на нас обращают внимания не больше, чем на клумбу, в которой сражаются за место под солнцем ноготки и ромашки. Ничего подозрительного.

– Матильдочка, ты уверена?

– Молочный зуб даю! Следит с тех пор, как ты подошла к той тетке, которая обозвала тебя…

– Да-да, я знаю, как она меня обозвала. А кто это?

– Не знаю, мам. Я вижу лишь силуэт человека. Он словно одет в цельнометаллическую броню, которая не пропускает мысли.

– А это мужчина или женщина?

– Тоже не знаю. Похоже, что на нем бронетрусы, и я не могу разглядеть половые признаки.

– И что же нам делать?

– Как что делать? Конечно же храбро линять отсюда.

Я упираюсь в ручку коляски, и мы катимся прочь из парка. Прочь из места, которое неожиданно стало опасным. Мне передается образ от Матильды – черное существо, которое размыто напоминает человека. Такой образ можно увидеть, если нарисовать карандашом на листе бумаги человечка, а потом макнуть его в воду.

Сколько бы я не оглядывалась по сторонам – нигде не видно ничего похожего на переданный образ. Зато взгляд наткнулся на плакат, с которого улыбался очередной кандидат в депутаты. И где же их берут, таких мордатых? Словно по отбору: влезла голова в обрезанный овал – не подходишь, не влезла – пожалуйте в депутаты. Надпись на плакате гласила: «Нам хорошо жить в России!» Я улыбаюсь, когда вижу снизу приписку баллончиком с краской: «А нам?»

Стальными фургончиками мимо проносятся разноцветные машины. Я стою на Советской у светофора и терпеливо жду, когда загорится изумрудный глаз светофора.

– Мамочка, он вроде бы отстал от нас. По крайней мере, я перестала его ощущать, – раздается в голове голос Матильдочки.

– Ути мой маленький, кто это у нас тут? – улыбается стоящая рядом женщина и заглядывает в коляску.

– Агу-агу, – храбро отзывается Матильда и показывает тетеньке «козу», ту самую, которую делают металлисты на концерте. Ох, не надо было сажать её рядом во время просмотра «Нашествия».

– Ух, как он пальчики сложил, неужели хочет в «козу рогатую» поиграть? – тетенька тоже делает «металлическую козу» и протягивает руку к пузику Матильды. Неужели тетенька не может понять, что если ребенок в розовой кофточке и под розовым покрывалом, то очень маловероятно, что это мальчик?

Дочка хмурится, куксится, вот-вот заплачет. Это плохой знак. Да, мне эта женщина тоже не нравится – крючковатый нос, седые пряди нагло вылезают из-под черного парика. Она пытается стоять прямо, но видно, что горбатой ей ходить привычнее. О стеклянный взгляд поцарапаться можно. Ей бы широкополую островерхую шляпу, черную хламиду до земли и метлу в руки – была бы вылитая наша дворничиха тетя Фрося.

– Мам, скажи этой тете, что она меня уже забодала. Пусть не тянет ко мне свои залежи плодородной земли под ногтями, а то буду кричать до самого дома.