- Он был очень красив. Высокий, с голубыми глазами и золотыми кудрями. А любить... Нет, не любила. Но была увлечена. Он предложил мне позировать для его картины, и мне это польстило. Лето, цветущий луг и молодой красавец с мольбертом. Кто бы смог устоять?

Все эти романтические бредни ничуть не тронули Амели. Ее интересовала практическая сторона вопроса.

- Тебе тогда было за тридцать. Ты не знала, что уже изобрели презерватив?

Жаклин хрипло засмеялась.

- Хорошо, что ты уже об этом знаешь! Ты осуждаешь меня? Зря. Это случилось только раз, когда картина была почти закончена. И если ты думаешь, что я отправлялась на очередной сеанс, намереваясь затащить в постель мальчика, который был моложе меня не десять лет, то ты ошибаешься. На следующий день он собирался возвращаться в Париж, мы выпили по этому поводу хорошего вина (до сих пор помню, что это было «Шато Лагранж»), и всё случилось само собой.

Мать надолго замолчала, погрузившись в воспоминания, и Амели не торопила ее.

- Зачем ты вернулась? - Жаклин выдохнула это почти со злостью. - Я думала, ты понимаешь, что в Париже тебе будет лучше. Я хотела, чтобы ты увидела, что за пределами нашего болота тоже есть жизнь. Я хотела, чтобы эти кумушки - и Бригитта, и Валери, и старуха Дюпре - подавились своей желчью, узнав, что я отпустила тебя из Эстена. А ты вернулась...

И столько боли и разочарования было сейчас в голосе матери, что у Амели тревожно сжалось сердце. А Жаклин резко поднялась, сгребла белье и пошла в подвал, где у них стояла стиральная машина.

Амели с трудом вспомнила, что обещала Фернану экскурсию по деревне. Вернулась в спальню и в дополнение к короткой юбке в шкафу Доминики отыскала более-менее подходящую блузку. Покрутилась перед зеркалом. В свой последний день в Эстене ей хотелось выглядеть особенно красивой. А дальше - Париж или замшелая пещера? У нее была еще ночь на раздумья.

Одежда сестры сидела на ней довольно неплохо. Не хватало только сережек в ушах. Свои она оставила в Париже. Специально не взяла в Ниццу ничего из своих скромных украшений - надеялась, что Эрик подарит ей новые. Наивная дура!

Она проскользнула в комнату матери, выдвинула ящик комода, где стояла шкатулка с бижутерией. Жаклин, как сорока, любила все блестящее. Вот эти золотистые, с зелеными камушками, вполне подойдут.

Взгляд наткнулся на стопку детских рисунков - неумелых, аляповатых. Ее рисунков! На каждый день матери в мае она дарила их Жаклин и была уверена, что та сразу же отправляет их в мусорную корзину.

А рядом с рисунками в прозрачном пакете - длинный светлый локон. Его отрезали у Амели в десять лет, когда соседский мальчишка испортил жвачкой ее роскошные волосы. Ох, и ревела она тогда!

Ком подступил к горлу. Нет, плакать сейчас не хотелось. Но очень хотелось вернуться на несколько лет назад. Как много всего она упустила. Не поняла, не догадалась, что, может быть, любовь - это не только сказки на ночь и шоколадки за хорошие оценки в школе?

Как жаль, что ничего уже не изменить.

Проскочить незамеченной мимо кафе мадам Арно Амели не удалось - старая перечница Сильвия Дюпре как раз сидела за столиком на веранде.

- Амели, детка, как я рада тебя видеть! - и подозвала ее трясущейся рукой. - Жан Поризо сказал, что ты вернулась. Садись вот тут, рядом со мной. Я велю Валери принести тебе чашечку кофе.

Амели без особой охоты устроилась на соседнем стуле. Мадемуазель Легран тут же оказалась рядом с подносом в руках. Кофе был с густой сливочной пенкой, и от фруктового пирожного тоже невозможно было отказаться.

- Позови Бригитту, Валери! - скомандовала мадам Дюпре. - А Амели пока расскажет мне о Париже. Да, детка, ты расскажешь? Я была однажды в Париже, в молодости, но он тогда был совсем другим. Ужасный город, правда? А сейчас, говорят, он наводнен мигрантами.

Бригитта Арно не заставила себя ждать, хотя посетителей в кафе было очень много. Драконы Амели оказались важнее бизнеса.

- Девочка моя, какое счастье, что ты приехала! - она распахнула объятия, и Амели пришлось чмокнуть ее в покрытую слоем пудры щеку. - А мы как раз вчера о тебе говорили. Нам было так обидно, что ты уехала в Париж, не сказав нам ни слова. Мы же тебе почти как родные. Твоя мать поступила очень опрометчиво, отпустив тебя в столицу одну. Молодая девушка не должна путешествовать одна - это неприлично! Надеюсь, ты вела себя благоразумно?

Амели норовисто вскинула голову - с какой стати она должна отчитываться перед ними?

- Уверена, что благоразумно, - встряла старуха Дюпре. - Амели - хорошая девочка.

Амели не стала ее разубеждать.