Видения все чаще и чаще навещали его во снах, не давая толком вкусить блаженного отдыха. Он словно грезил наяву, наблюдая поистине жуткие фантасмагорические картины. Иногда ему казалось, что он сходит с ума. Огненная круговерть бесчисленных гибнущих миров, названия которых он не знал, с чудовищной скоростью проносились мимо его воспаленного разума. Лица тех, кого он убил за всю свою долгую неправедную жизнь, приходили к нему уже и средь бела дня, и он гневно рычал, прямо на скаку отмахиваясь от них словно от назойливых мух, чем вызывал среди гвардейцев еще больший ужас и трепет. Среди воинов поползли слухи, что император безумен. Пока они передавались лишь шепотом и в кругу самых верных товарищей, но надолго ли… К тому же, как оказалось, битва с эльвар имела для аррексийцев и еще кое-какие совершенно непредвиденные последствия. Все дело было в том что среди некоторых степняков и мечей существовал обычай пить кровь поверженного противника. Считалось, что так он может передать победителю свою силу. И многие воины аррекса с радостью вспомнили о нем, отведав крови поверженных эльвар, которые оказались невероятно могучими бойцами. После уцелевшие воины братались друг с другом, празднуя победу и смешивали кровь в чашах или попросту надрезали ладони и сцепляли руки в братском рукопожатии. Уже на следующих день все они почувствовали в себе необычные перемены. Кровь эльвар не только обессмертила их плоть, но и в одночасье сделала их мудрее. Простые в недавнем прошлом воины внезапно осознали, что им попросту нечего ловить на этой войне и под шумок сбежали из лагеря, повернув обратно и бросив своих товарищей на произвол судьбы. Подобных прозревших правда было совсем немного едва ли пара тысяч, но это был еще один весьма и весьма болезненный удар по дисциплине и боевому духу аррексийцев.

Военачальники как могли пытались бороться с бунтарскими настроениями и недостатком пищи. Во все стороны высылались поисковые отряды, однако здешняя земля оказалась на редкость пустынной, даже травяные оазисы были на ней большой редкостью, не говоря уже о различного рода живности. С первыми по настоящему крупными созданиями аррексийцы столкнулись на третью ночь пребывания в землях древних. Они появились словно из ниоткуда. Пара десятков тварей похожих на огромных дикобразов, они обстреляли дозорных гигантскими иглами росшими из спин. Чудовищные снаряды легко пронзали тела людей навылет. Похватав убитых цепкими передними лапами и закинув их себе на спины, твари поспешно ретировались. Все это рассказал аррексу один из уцелевших дозорных наблюдавший сию картину. Тот, казнив гонца за трусость, приказал удвоить посты, но это не помогло. Твари принялись приходить каждую ночь, совершая дерзкие неожиданные нападения и отступая, едва люди собирались для ответной атаки. Преследовать их в кромешной тьме не было никакой возможности, благо бестии отличались немалым проворством и в отличие от аррексийских солдат явно не страдали от голода и жажды.

Дальнейшие дни похода превратились для армии в сущий кошмар. Почуяв безнаказанность, иглокожие твари не переставали терроризировать людей ни днем ни ночью, совершая налеты небольшими группами и нападая разом с нескольких сторон. Пару удалось подстрелить, когда они, совсем обнаглев, подошли слишком близко к гвардейцам императора, но на этом успехи людей закончились. Более дикобразы не совершали подобных ошибок, атакуя лишь крайние отряды аррексийских армад и не суясь вглубь. Но набеги чудовищ не были главной проблемой. У армии закончился провиант. Очередной обоз высланный оставленным подле скал гремлин Дэй-Коном был уничтожен иглокожими тварями, и отчаявшиеся доведенные до последней крайности люди пустили на мясо всех лошадей, а затем начали есть друг друга. От их былой веры и энтузиазма не осталось и следа. Все они втихомолку проклинали великого аррекса, но бунтовать в открытую все равно не решались, благо отборные отряды гвардии не испытывали недостатка в воде и еде и оставались верны своему кесарю. Армия несла колоссальные потери, каждый день в брошенном лагере оставалось по нескольку сотен тел, не считая съеденных своими же товарищами. Мясо оставленных трупов не годилось даже в пищу. В аррексийском стане вспыхнула лихорадка. Человек ни с того ни с сего начинал обильно потеть и трястись в падучей, а через пару дней умирал. Мясо таких больных не решались есть, бросая их на произвол судьбы безо всякого погребения.

Могучий Дуб, тот самый древень, что участвовал в турнире, едва не одержав на нем победу, был мрачнее тучи. Он прекрасно понимал все безумие данного похода, но ничего не мог поделать. Его сородичи держались лучше прочих, однако отсутствие пищи и болезни чужой земли начали потихоньку косить и их ряды. Пока погибших было совсем немного, но… Долго колебался могучий вождь, и наконец, не выдержав, украдкой под покровом ночи собрал свое племя на совет.

— Так дальше продолжаться не может. — Отрубил он, сидя в окружении своих изрядно исхудавших, но все еще по прежнему могучих сородичей. — Мы должны вернуться в свои земли.

— Но мы дали слово, вождь. — Не согласился один из воинов. Он был совсем молод, но его плечи были шириной с наковальню.

— Это плохое слово. Неправильное. — Покачал головой Дуб. — Глед дал его, не ведая, чем именно оно обернется для нашего племени.

— Глед был отважным воином и чтил традиции нашего народа! — запальчиво воскликнул один из дубней.