Ксения — я вспомнил, как называл ее Алексашка — поднялась и, обойдя печь, скрылась за дверью под лестницей. Через минуту вернулась, неся в руках запотевший кувшин. Приняв сосуд из ее рук, осторожно принюхиваюсь к содержимому — не хотелось бы снова наклюкаться, хотя, соблазн имеется. В кувшине квас. С наслаждением припадаю к живительному напитку. Жуть как люблю хлебный квасок. Вот мучной, густой как кисель, который любят делать в наших деревнях, не люблю. А вот такой, в меру термоядерный, просто обожаю. Странно, кстати, пить квас посреди зимы.

Утолив жажду, ощутил позывы мочевого пузыря. Удобства тут, надо полагать, во дворе. Да и где им еще быть, если даже электричества нет. А где моя дубленка? Ага, вон он сундук, на котором так и лежит ворох разной одежды. Огибая лежащие на полу трупы — бред какой-то — прохожу в угол, где вчера разделся. Нахожу дубленку. Шапка, как обычно, всунута в рукав.

На лестнице раздается топот многочисленных ног. Первым спускается Алексашка. За ним солдаты волокут ночных засланцев. Киллер с отбитой головой уже вполне очухался и уверенно держится на ногах. А вот первого нападавшего тащат чуть ли не волоком. Не знаю, как чувствуют себя его отбитые ребра, а вот связанные за спиной руки, при выбитом локтевом суставе, кайф еще тот. Потому-то он хрипит, стонет и постоянно норовит упасть. Я бы на его месте давно потерял сознание, чем так мучиться. В конце-концов рука солдата, держащего его за шкирку, соскальзывает, и абрек кубарем летит по порожкам, чуть было не сбив с ног Алексашку. Благо, тот уже успел сойти с лестницы.

От души пнув орущего и корчащегося на полу пленника, Меньшиков, заметив меня, спрашивает:

— Ты куда это направился, Дмитрий? Нешто забыл, что с тобой Петр Лександрыч говорить хочет?

— По нужде я. Невтерпеж уже.

Солдаты выталкивают киллеров наружу, мы выходим следом. На улице слышен многолюдный гомон, фырканье лошадей, скрип снега под ногами. Предрассветные сумерки уже разбавили ночную тьму. К тому же, из-за высокого частокола, как это я не заметил его вчера, поблескивают всполохи то ли костров, то ли факелов. Пара факелов горят и на крыльце, подле стоящих по обе стороны караульных. Взяв один из них, солдаты уводят плененных куда-то в сумерки. С ними уходит и Алексашка.

Оглядываюсь и иду за угол дома. Вокруг вроде бы никого не видно, но то там, то сям слышится скрип снега под чьими-то шагами. В поисках укромного местечка захожу за оказавшийся за домом длинный сарай. Фу-ух, наконец-то. Стою у стенки, задрав голову кверху. Красотища-то какая! Как говорил один киношный царь — ляпота! Несмотря на то, что небо начало светлеть, звезды все еще видны довольно четко. Да крупные какие! Будто небосвод опустился ниже к земле. Правда, из всех созвездий я различаю только ковши Медведиц. Отыскиваю их, заодно убеждаясь, что нахожусь в родном мире. Ну вот, теперь жить можно. Вжикнув молнией на джинсах, направляюсь, было, обратно, но чьи-то приближающиеся шаги заставляют остановиться в нерешительности. Как-то неудобно оказаться застигнутым на мокром деле, о коем красноречиво свидетельствуют и поблескивающие влагой бревна сруба, и мокрое пятно на снегу.

Однако шаги замирают, не дойдя до угла.

— Как все утихомирится, бери двух коней и скачи в столицу, — слышу из-за угла тихий, но внушительный шепот. Голос кажется мне знакомым. Я явно слышал его либо во время вчерашней пирушки, либо уже сегодня, во время ночных разборок. — Передай князю вот этот знак, скажи, что дело сорвалось и расскажи, как все было. И обязательно скажи, что Петьке известно об участии Бельских. Ежели он доедет до столицы, то добра им не ждать. Все понял?

Ответа не последовало, лишь похрустывал снег под переминающимися ногами. Вероятно, собеседник молча кивнул.

Шаги удалились в обратном направлении. Я же остался стоять, обдумывая услышанное. Мало того, что попал в невесть какую временную дыру, так, похоже, еще и в самый эпицентр разборок местных олигархов. А оно мне надо? Мне бы переждать тут свой срок, да на дембель в родной двадцать первый век, бить морду Сэму. Нет, сперва сломаю его машину времени, а потом уже набью ему морду. Не ну, нафига мне такое наказание?

Однако морозец-то щиплет чувствительно. Выглянув из-за угла и никого поблизости не обнаружив, отправляюсь в дом. У крыльца снова сталкиваюсь с Меньшиковым.

Кадка в доме уже оказывается наполненной водой, и на ее боку висит ковшик. Алексашка зачерпывает из кадки и, держа ковшик двумя руками, пьет, шумно глотая. Похоже, не у одного меня горит после вчерашнего.

— Слушай, Алекс-с… сандр, — обращаюсь к нему. — Есть у тебя пара секунд для тет-а-тета?

— Чего есть? — спрашивает тот, откашлявшись после того, как поперхнулся.

— Спросить у тебя кое о чем хочу.

— Так спрашивай. Только не морочь голову своими учеными словами.

Беру его под локоть и отвожу к лестнице — нечего караульному слушать разговор.