Утренняя дорога

После обильного завтрака, на котором я даже не пригубил вина, выхожу вслед за всеми во двор. Судя по тому, что уже совсем рассвело, времени сейчас примерно около восьми часов утра. С удивлением смотрю на стоящую посреди двора высокую карету. На дверях кареты золоченый герб — вижу такой впервые. В обрамлении из дубовых листьев стоит медведь. На его спине сидят два орла: один смотрит в одну сторону, другой — в противоположную. Над грозной троицей парит золотая корона.

— Это чья ж такая карета? — вырывается у меня вслух.

— Чей же ей быть, ежели не Светлейшего Князя? — удивляется моей глупости Федор.

Смотрю на стоящие рядом с каретой сани, в которых вчера ехал вместе с Петром Александровичем, перевожу взгляд на князя. Тот, заметив, смеется.

— Отчего ж я в этот гроб с окошком полезу, когда на улице благодать такая? — вопросом отвечает он на мое недоумение.

За распахнутыми воротами видно множество груженых саней, меж которыми снуют солдаты.

К моей радости, Петр Александрович распоряжается нам с Алексашкой ехать в санях, а сам, мотивируя тем, что ночью воры не дали ему выспаться, скрывается в карете.

Алексашка садится на место кучера, я пристраиваюсь рядом. Теперь-то я расспрошу его подробнее о реалиях сего времени.

Выезжаем первыми. За нами шесть лошадей, запряженные попарно, легко тащат массивную карету. Следом трогается обоз. Среди саней попадаются крытые. Вероятно, боярские. А может, с каким ценным грузом. Но карет больше нет.

Оглядываюсь на двор, из которого выехали. Довольно высокий частокол скрыл от глаз внутренние постройки. Виден только второй этаж здания, в котором провели ночь. Издали у него довольно мрачный вид — посеревшие от времени бревна венцов, маленькие мутные окошки. Чуть правее, на холме видна небольшая деревенька не более чем в десяток дворов. И полное отсутствие каких либо признаков цивилизации — ни столбов с проводами, ни антенн на крышах. А крыши-то соломенные. Только крыша в постоялом дворе крыта то ли какими-то досочками, то ли серой черепицей — с такого расстояния уже не разобрать.

И так, с чего бы мне начать расспрашивать Алексашку? Надо бы еще определиться, как мне к нему обращаться. Запросто, как к равному? Или снисходительно, как, хоть и к чужому, но к слуге? А для этого необходимо сперва определиться со своим статусом. М-да, задачка, однако.

В конце концов, решаю пока держаться с денщиком князя нейтрально и начинаю беседу.

— Александр, ты, надеюсь, не забыл о своем обещании просвятить меня насчет реалий сего бренного мира?

Тот явно был глубоко погружен в свои мысли, поэтому некоторое время тупо смотрит на меня, не понимая, что от него требуется.

— Ты же знаешь теперь, что вся моя жизнь прошла за монастырскими стенами, — напоминаю свою историю.

— Ну? — кивнув, вопрошает Алексашка, все еще не понимая, что я от него хочу.

— Ну и в итоге я абсолютно ничего не знаю о мирской жизни. Понимаешь? Аб-со-лют-но.

— Ну, дык понимаю. Чего ж я, — Алексашка взмахивает вожжами так, что те бьют по бокам лошадей. Сани ускоряют ход. — Чему ж я-то тебя, Дмитрий, научить-то могу?

— Просто расскажи о том, что я спрошу. Вот, например, какой нынче год на дворе?

— Да што ж вас там, в монастыре этом странном, вообще в неведении обо всем держали?

— Иноки храма науки часов не наблюдают, времени не знают, ибо живут вне времени, отдавая всего себя служению храму и преумножая познания своими трудами, — оттарабаниваю взбредшую в голову белиберду, словно заученную заповедь. И уже нормальным голосом повторяю вопрос: — Дак какой год-то?

— Семь тысяч двести седьмой год ныне, Дмитрий, — наконец просвещает меня Алексашка, продолжая качать головой, выражая удивление такой моей неосведомленности.

Услышав названную цифру, слегка теряюсь. Это что за год такой? Я куда попал? В будущее что ли?

— От Рождества Христова? — пытаюсь уточнить конкретнее.

— Чего это вдруг? — удивляется собеседник. — Мы ж не Европы какие-нибудь. От Сотворения Мира знамо.

— Ясно, — вздыхаю облегченно. Как это я сам не сообразил, что это то еще старое летоисчисление, кажется, византийское. Жаль не знаю, сколько лет разницы между этими летоисчислениями. Тысяч пять или шесть… Та-ак, новое летоисчисление на Руси ввел Петр Первый. Значит его еще нет, или он еще до этого не додумался. Кстати, кто сейчас на троне?

— Еще один важный вопрос, Александр. Поведай темному монаху, кто сейчас сидит на российском престоле? — озвучиваю вопрос и настороженно слежу за реакцией возницы.

Однако тот лишь сокрушенно качает головой, видать, смирился с моей дремучестью, и отвечает:

— Уже год как на престол взошла юная Ольга Федоровна Годунова.

Фигасе! Это какая-такая Ольга Федоровна, да еще Годунова? Как бы плохо я ни знал историю, но никакой Ольги Федоровны быть не должно. Тем более — Годуновой. Не ну, быть-то она могла и быть, но только не на престоле. Не было у нас такой царицы. Годунов Борис был. Потом, кажется, началась череда каких-то лже-Дмитриев. Так, надо прояснить обстановку.