— Будучи иноком, — говорю, как бы между прочим, — слышал о неком царе Борисе Годунове. Он, вроде бы, после Ивана Грозного царствовал. Или ошибаюсь?

— Ошибаешься, инок…

— Не смей называть меня иноком! — решаю определить кое-какие позиции, слегка наехав на Алексашку. — Я уже давно не инок. Ректором-настоятелем мне жалован чин старшего научного сотрудника, что соответствует дворянскому званию!

— Ды, это, — мужик явно растерялся, соображая как среагировать на неожиданный наезд.

Делаю вид, что остываю и миролюбиво говорю:

— Называй меня Дмитрием, или же запросто Дмитрием Станиславовичем. Титулы можно не перечислять, — и не дав Алексашке осмыслить услышанное, возвращаюсь к прерванному разговору: — Так значит был такой царь — Борис Годунов.

— Был, а как же. Аккурат после Федора Иоановича и царствовал. А не после Ивана Васильевича, как ты сказал.

— А нынешняя царица кем ему приходится?

— Не царица — Императрица Ольга Федоровна дочь Федора Третьего.

— Ясно, — говорю, понимая, что сходу мне в эти наследно-царственные дебри лучше не лезть. Да и не это главное. Главное то, что не было в истории этих царей. Пусть я мог не знать о какой-то императрице Ольге — допустим поправила Россией годик без всяких значимых деяний, не оставив следа в истории — но такого количества Годуновых точно не было. И что из этого следует? Алексашка морочит мне голову? Я сошел сума, и все происходящее со мной — обычный глюк? Я попал куда-то не туда, не в нашу историю? Параллельный мир? Параллельная ветвь истории? Что выбрать из перечисленных вариантов?

Ладно, пока не буду спешить делать какие-либо выводы. Пока допустим достоверность полученной информации. Пусть сейчас семь тысяч двести седьмой год от Сотворения Мира, пусть на Российском престоле сидит некая Ольга. Юная, кстати.

— Сколько ж годков императрице?

— Десять недавно исполнилось, — отвечает Александр, погоняя лошадей.

Вот те на, действительно юная. Как же она правит-то? Впрочем, Петру, если мне не изменяет память, тоже десять лет было, когда он царем стал.

— Что ж с ее отцом приключилось, что дочка в таком возрасте править империей стала? — продолжаю выспрашивать княжьего денщика. — И почему дочь на престол взошла? Нет сыновей?

— Эх, — шумно вздыхает собеседник и сокрушенно качает головой. — И о горе великом ты тоже не знаешь, значит.

— О каком горе?

— Отравили всю семью царскую во время обеда. В одночасье умерли и Федор Борисович с Софьей Павловной, и трое наследников. Благо Ольга Федоровна наказана была за какую-то шалость и не обедала в тот раз вместе с семьей.

— Да как же так могли отравить-то? — искренне удивляюсь услышанному. — Неужто для императора кто попало еду готовит и на стол подает?

— Оно понятно, что кто-то из приближенных яд подсыпал. Да и знамо кто, только доказать нельзя. Да и не до доказательств в ту пору было.

Алексашка снова замолчал, словно выдал мне исчерпывающий ответ. Да что ж мне, каждое слово из него вытягивать? Налить бы ему грамм пятьсот для размягчения языка.

Постепенно, вытягивая из неразговорчивого мужика крохи сведений, мне удалось кое что узнать о мире в который меня занесло.

Весть о смерти императорской семьи стала известно народу чуть ли не в ту же минуту, как случилось преступление. Еще не все придворные знали о этой беде, а у стен кремля уже собралась галдящая толпа. Часть толпы требовала немедленно наказать цареубийц, ничуть не интересуясь их личностями, и пойманы ли они. Другая половина толпы кричала, что свершилась воля божия, что, мол, император со своей семьей принял муки за общие грехи, и что теперь всему народу надлежит молиться денно и нощно сорок суток. Третьи кляли всех и вся, сетуя на тяжкую долю. Неизвестно как и кем толпе были доставлены несколько бочек браги, и сей напиток подогревал и так до предела накалившиеся страсти.