Казаки подняли ружья и пистоли. Я тоже поднял один из врученых мне пистолетов. А крымчаки все выезжали и выезжали из-за деревьев. Вот уже целая лавина несется на нас по склону.

— Хлопцы! Стреляем, и тикать! — скомандовал сотник, первым разряжая пистолеты в накатывающих врагов.

Поддавшись общей панике, я тоже выстрелил, никуда особо не целясь, отбросил пистолет и, ничего не видя в пороховом дыму, принялся разворачивать лошадь. Рядом прозвучали еще несколько выстрелов. Один грохнул прямо у морды моей лошади. Та дико заржала и взвилась на дыбы, выбрасывая меня из седла. Хвала Богу, шмякнулся оземь удачно, ничего себе не сломав. Единственной мыслью после падения было, что меня сейчас затопчут. Потому сразу вскочил на ноги, но тут же вновь был сбит наскочившей лошадью.

— Дмитрий! Живой?

Узнаю голос Данилы. Парень помогает мне забраться в седло, придерживаемой им лошади, и следом сам вскакивает на другую. Лошадей не надо погонять. Испуганные животные берут с места в карьер. И в этот миг какая-то сила выдергивает меня из седла.

На этот раз падение выбивает воздух из легких. На какое-то время темная пелена застилает сознание, и я ничего не вижу и не слышу.

Когда сознание проясняется, вокруг стучат сотни копыт, обдавая меня комьями грязного снега. Пытаюсь встать, но обнаруживаю, что руки плотно притянуты к туловищу. Однако ноги свободны. Повернувшись на бок, поднимаюсь на колени. И вновь та же сила, что выдернула из седла, рывком валит меня на землю и, все ускоряясь, тащит по земле. Теперь все мои усилия направлены на то, чтобы стараться скользить на спине, но все же несколько раз, наткнувшись на кочки, переворачиваюсь и обдираю лицо о жесткий ледяной наст, искрошенный конскими копытами.

Наконец адская гонка заканчивается, и я, едва дыша из-за отбитых боков, расслаблено замираю на снегу. Благо на мне плотный полушубок. Иначе сомневаюсь, что отделался бы только ушибами.

— Урус, вставай!

Несколько раз пнув по и так отбитым бокам, меня за шкирку вздергивают на ноги. Передо мной классический татарин в лисьей шапке и стеганном халате. На поясе кривая сабля. Ростом на полголовы выше меня. Он стягивает мои кисти веревкой, привязанной другим концом к луке седла топчущейся рядом лошади. Только после этого татарин ослабляет и снимает с меня петлю аркана. Взлетев в седло, он дико визжит, словно сел на заботливо подставленный кем-то гвоздь. Однако, вопреки моим опасениям, не пускает лошадь в галоп, а удовлетворяется легкой рысью. Впрочем, мне удается пробежать не более пары сотен метров, после чего благополучно падаю и скольжу по насту. Но теперь хотябы можно поднять лицо, когда меня переворачивает на живот.

Снова остановка. Снова тумаки. Снова меня поднимают за шкирку и что-то втолковывают на нерусской белиберде.

И вот я снова бегу, подвязанный к общей грозди пленников, подгоняемый окриками и ударами нагаек. Рядом семенит кто-то смутно знакомый. Пытаюсь всмотреться в его бородатое лицо, разукрашенное синяками и кровоподтеками, но едва не падаю, споткнувшись о подвернувшуюся кочку. Крепкий полушубок в очередной раз смягчает обрушившийся на спину тонизирующий удар нагайки.

— Что, говорун, убег из огня да в полымя? — щербато щерится сосед.

Я снова спотыкаюсь, узнав в бегущем рядом пленнике бандитского генерала Евлампия Савина.

Нас гнали как скот несколько часов к ряду. По пути я пытался рассмотреть пленников. Рядом, судя по серым кафтанам, бежали подручные Евлампия, ставшие вдруг сами татарской добычей. Сей факт, хоть и не укладывался в моей голове, но грел душу злорадством, придающим сил. Оглянувшись, заметил сзади пленников в другой одежде, но как следует не разглядел, ибо споткнулся и заработал сразу два чувствительных удара нагайкой, отбивших охоту раздражать погонщиков.

Вот один из бегущих впереди бандитов упал и не сделал попытки подняться, а так и потащился по снегу, путаясь под ногами у бегущих следом, вынуждая их спотыкаться и в свою очередь падать. Едущий рядом татарин что-то заорал. Колонна резко остановилась. От неожиданной остановки пленники натыкались друг на друга. Образовалась куча-мала. Однако засвистевшие нагайки быстро навели порядок, заставив пленников подняться на ноги. Я, как и мои соседи, стоял согнувшись, и надсадно дыша. Дыхание после длительного забега скребло по гортани словно наждаком.

Спешившийся татарин подошел к так и оставшемуся лежать бедолаге, накинул ему на шею петлю, кинжалом отсек стягивающую руки веревку и поволок хрипящего и цепляющегося руками за петлю пленника к лошади. Привязав веревку к луке и вскочив в седло, он с визгом и гиканьем проскакал полсотни метров, волоча за собой бывшего бандита. Когда руки у того безвольно повисли, крымчак отрезал веревку от седла, оставив мертвое тело валяться на снегу.