После сообщения брата о смерти отца, мои мысли заработали совершено в другую сторону. В душе поселилось тяжелое гнетущее чувство и одновременно с ним проснулась ярость. Захотелось кого-нибудь разорвать голыми руками. Своих человеческих родителей я не знал, а воспитатели детского дома не идут с ними ни в какое сравнение. Когда я вырос, то не воспринимал родственных уз так близко как все люди, только потому что был их лишен. Наоборот, во мне поселилась твердая уверенность, что родители мои обычные пьяницы или бомжи, которым ребенок был на фиг не нужен. Вот они от него и избавились. И хотя было еще советское время, но не все так счастливо жили в той далекой стране. Так что для меня родственные узы были как пустой звук. До недавнего времени.

Взрослые орки не так много времени проводят с детьми — работа и хозяйство, домашние дела отнимают очень много времени, так что общение между поколениями происходит редко. Так, видимся только за завтраком и ужином. Но отец это отец, какой бы занятой он не был, он все же дал жизнь моему телу (хотя здесь, конечно, большая заслуга матери, но без папаши все равно бы ничего не получилось) и за это я ему благодарен. Хотя кто-то же постарался, чтобы я сохранил человеческую память, так что этот неведомый Бог вполне мог подкинуть мне испытания.

Я подошел к брату и положил ему руку на плечо. Так орки и все остальные выражают свое участие в сопереживаниях близкого им друга или родича. Зареванная Светка обхватила меня за пояс и повисла на мне, ее худенькое маленькое тельце содрогалось от рыданий, слезы так и текли из глаз. Горшок обнял меня, поместив сестренку между нами и под его плотной кожей я ощутил как ходят мышцы от содроганий — плакал он беззвучно, без завываний, но тело не обманешь. Только из себя я не мог выдавить не слезинки, словно чужой орк на этом страшном празднике смерти. Видимо, свой отпечаток наложила на меня прошлая профессиональная деятельность. Я похлопал брата по спине.

— Где мать?

— Там. — Голос Горшка дрожал. — За столом сидит.

— Уложи Свету спать. — Не своим сухим надтреснутым голосом сказал я. — Потом сам ложись, я разберусь.

— Молчун, как мы будем жить дальше? — брат с надеждой смотрел на меня своими наполненными влагой глазами.

— Также как раньше. — Я отстранил брата в сторону и пошагал к матери.

Она сидела за столом и теребила маленький портретик отца, который художник нарисовал по случаю. Плечи молодой женщины опустились, вся она как-то сгорбилась, постарела и в свои двадцать пять неполных лет выглядела как замученная постоянной работой и кучей детей матрона. Тонкие пальцы рук, которые привыкли держать пипетки и оперировать с лабораторным оборудованием мелко дрожали, вертели карточку, мама вглядывалась в резкие черты лица отца. Он был изображен победителем на Арене, его первый выигранный бой. В руке боевой топор, с которого капают капли буро-коричневой оркской крови, волосы завязаны в пучок на затылке, тогда еще он носил шикарную шевелюру, прежде чем стал бриться налысо. Спокойный выдержанный взгляд, расслабленная поза, но выдающая готовность бойца вновь продолжить битву. Мать гладила пальцами это лицо и внимательно всматривалась в каждую черточку, хотя уже очень давно досконально изучила портрет. Я подошел и сел напротив. Она подняла на меня сухие выплаканные глаза и посмотрела отсутствующим взглядом, словно перед ней было пустое место. Я отнял у нее карточку, мать положила руки на стол, потом словно очнулась и взглянула на меня по-другому.

— Где ты был так долго? — спросила она.

— Как это произошло? — не стал я отвечать на ее вопрос, а сам задал свой.

Мать как-то сразу стушевалась и замолчала, словно переваривая и вспоминая произошедшее. Потом она начала говорить:

— Мне сообщили на работе. Они вели подрывные работы, что-то там не рассчитали и выскочить не успели, когда тоннель обрушился. — Мама замолчала, собираясь с мыслями. — Сейчас там расчищают завалы, когда откопают тела, то вызовут меня для опознания.

— Кто еще погиб?

— Двое. Один муж Нилины Колун, второй молоденький совсем, недавно устроился на шахту. Прибыл буквально три шестых назад вместе с партией запчастей и техники. Его семья живет на третьей улице. — Мать отвернулась. — Жена на сносях, вот-вот должна родить.

— У отца были враги? — спросил я.

Мама удивленно посмотрела на меня.

— Нууу, — протянула она. — Может и были, да только он об этом ничего не говорил. Ты что же, думаешь, что это не несчастный случай.

— Отец — очень опытный проходчик. — Я сцепил пальцы в замок. — Он в шахте работает уже почти девять лет, десятый год пошел и ни с ним, ни с кем ничего такого пока не случалось.

— Все бывает в первый раз.

— Нет, он не мог так лопухнуться, заложить заряды и подорвать сам себя, если только не самоубийца. Кто еще работал с ним в смене?

— Да откуда же я знаю?! — возмутилась мать. — Молчун, что за вопросы? Ты не понимаешь, что твой отец умер!