— Не проедем, — хрипит Скользкий Бат. — Господь всемогущий, в форте есть мой парень, он должен был подменить охрану, вот только его там нет! Весь план к чертям! Нужно возвращаться.

В его голосе слышится странное облегчение — он уже явно не рад, что вообще связался со мной и предвкушает скорое расставание. Не так быстро, амиго.

— Амиго, не так быстро, — говорю я. Лошади идут по улочке, ведущей к форту, размеренным неторопливым шагом. А к дороге с обеих сторон лепятся какие-то хижины, мало отличающиеся от нор диких зверей, которые мы миновали ночью — измазанные глиной и грязью и известняком, крытые битой черепицей, они выглядят как укрепления какой-то разбитой армии. Черные провалы окон глядят на свет угрюмыми бойницами. — В этой деревне есть все, что нам нужно, чтобы найти правильную дорогу.

— И что же?

Я мысленно считаю до пяти.

— Батхорн, ты все же на удивление туп. С тех пор, как ассирийцы изобрели денежные знаки, вопрос торговли облегчился до предела!

Лавка в этом захолустье всего одна, но она все же есть — и наверняка выполняет по совместительству обязанности салуна. А как иначе? Солдаты ходят в увольнительные, чтобы надраться и потратить где-то кровью заработанные гроши. А владелец заведения имеет прямой интерес жить рядом с охраняемым местом. Взаимная выгода, как говорят северо-восточнее. В тех местах, откуда прибыл наш Скользкий Бат.

Я вхожу в лавку уверенным шагом испанского конкистадора. За мной молчаливым привидением плетется Бат — он только что расстался с мечтой отделаться от меня по-хорошему, и это серьезно его беспокоит. С другой стороны, впереди все еще маячит перспектива получить обещанный процент со сделки. Поэтому он все еще со мной.

В заведении практически пусто, за прилавком виднеется продавец — он же, скорее всего, и владелец. Слишком нищим выглядит это место, чтобы позволять себе наемного продавца. Пожилой уже седоватый мужчина с лицом хорошо откормленного борова и щеками, румяными то ли от жизни на свежем воздухе, то ли от регулярной утилизации основного продаваемого продукта. Это хорошо. Такой типаж мне как раз и нужен.

Под сапогами тонко поскрипывают выщербленные доски, сквозь мутные — но все же застекленные — окна проливается пока еще ласковый утренний свет.

— Здравствуйте, сэр, — хозяин сама приветливость. Целых два покупателя прямо с утра — немалая удача. — Чем могу служить, сэр?

— Как насчет того, чтобы сыграть со мной в орел или решку? — Я бросаю ему серебряный доллар, который он ловит на лету.

— Никаких проблем, приятель, — он не глядя шмякает монету о прилавок и накрывает его ладонью. — На что играем?

— Сущие пустяки, приятель, — радостно интонирую я. — Если выпал орел, ты забираешь отмеренный щедрой рукой доллар и проводишь меня в форт через черный ход. Он ведь имеется, правда? — иначе как бы солдатики сбегали к тебе прикупить бутылку-другую во время тягот и лишений воинской службы?

— А если выпала решка? — лицо у торговца собирается морщинами, ему приходит в голову, что это дело начинает нехорошо пахнуть. Даже, можно сказать, вонять тухлятиной.

Я широко и искренне улыбаюсь.

— Тогда я убиваю тебя и обчищаю твою кассу.

— Не советовал бы вам это делать, мистер, — он уже сообразил, что мы тут не шутки шутить собрались.

— Не помню, чтобы просил твоего совета, приятель. Орел — ты живешь, решка — наоборот. Что тебе больше нравится?

— У меня под прилавком есть дробовик, — кустистые брови сходятся на переносице, но голос по-прежнему зычен тверд. Обожаю ломать таких. — Не на того напали, мистер.

— Охотно верю, — не отвожу взгляд. — Насчет дробовика, я имею в виду. Только хрен ты его успеешь достать, дослать патрон и прицелиться. Я быстрее, и мой приятель тоже. Убирай руку — мне не терпится узнать, что тебе выпало, орел или решка?

— Пожалейте, мистер! — он ломается с хрустом, словно падающее дерево, и бледнеет на манер побеленной известкой стены. — У меня жена и дети!

— Не заставляй их слагать легенды о твоей трусости. У тебя вполне приличные шансы вернуться сегодня вечером к ним. Осталась сущая безделица — потрясти яйцами и принять тот выбор, что сделала за тебя судьба. Орел или решка.

С лицом у него что-то случается. Оно твердеет и становится как сырая глина, оставленная на день под не знающим жалости солнцем этого проклятого штата. Становится скалой, серым неподатливым камнем.

— Очень хорошо.

Отодвигаю его руку, занесенную над монетой.

Похоже, я потерял доллар. А приобрел… кто знает, что же я, черт побери, приобрел?

— Ты и правда убил бы его? — тихо спросил скользкий Бат через минуту, когда хозяин тяжело, словно сломанная игрушка, вышел из-за прилавка и сделал мне знак следовать за ним.