Нет, но в самом деле, какой смысл ходить по крохотному пространству, когда вся человеческая природа призывает оседлать коня и лететь на нем сквозь туманные просторы, голубые реки и мокрые луга, поросшие великолепной травой, срываться в овраги и приникать губами к ледяным источникам, пересекать моря и озера, видеть неописуемые красоты горных пиков и чудовищных водопадов, и с восхищенной усмешкой оставлять их за спиной? Может мне кто-нибудь объяснить это?

Я так и думал.

Но и моя удача должны была когда-нибудь закончиться. И она, паскуда такая, выбрала для этого очень неудачный момент. Дальнейший мой путь лежал через здание кухни — или камбуза, черт его знает, как правильно назвать — такое выбеленное, с закопченной жестяной трубой сверху. За ним уже виднелся оружейный двор, несколько пушек, какие-то ящики, истыканные пулевыми отверстиями мишени… У самых ворот стоял мой фургон, уже запряженный парочкой довольно смирных с виду лошадок. Казалось бы, чего еще желать простому контрабандисту и убийце?

Вот только во дворе было полно народу — с полдюжины солдат, не меньше, среди которых как минимум один офицер с револьвером наголо. И он не выглядел довольным.

— Черт! Это было близко! — я все нахлестывал лошадей, хотя чисто технически в этом не было особой необходимости, фургон и так несся во весь опор, подпрыгивая на камнях и угрожая окончательно развалиться на доски и гвозди примерно через полмили. Лошади хрипели и косились назад дикими выпученными глазами, взбивая мучную пыль выше развевающихся хвостов. Минут через десять они устанут окончательно и пойдут шагом.

Но организму нужно было сбросить бушующий адреналин.

— Да? Расскажи мне об этом! — взвинченный Бат даже забыл о своей обычной вежливости. Худое лицо блестело от пота, глаза бессмысленно обшаривали горизонт.

— Сарказм?

— Что ж еще!

— Ладно.

— А ты вовсе не безграмотный мексиканец, парень, — он коротко и остро взглянул на меня. — Во всяком случае, не такой уж безграмотный, каким хочешь иногда казаться. Кстати — придержи коней.

— К черту, все еще возможна погоня.

— Придержи, говорю. Я вижу родник, нужно умыться. Да и лошадки уже языки за спины начинают закидывать.

Это был не совсем родник, скорее маленькая рощица, спрятавшаяся в узком разломе. Зеленая трещина в жухлом желтом теле пустыни. Посреди нее, прямо из яркой топкой лужайки, бил несильный, но чистый источник, превращающийся в ручей чуть ниже.

Бат спрыгнул с козел фургона — так называемой «шхуны прерий», также известной, как «Конестога» — длинной, грузоподъемной, крытой плотной тканью конструкции. Повезло, что она нам досталась, и повезло, что утащили — эта тварь тяжелая, скорость набирает медленно, но и инерцию имеет приличную. Счастье, что солдаты оказались слишком испуганы, чтобы организоваться и продолжать погоню. Видно, тот повар оказался талантливым актером.

Счастье? Ха. Не самое распространенное слово в последнее время. Да и там, откуда я явился, оно, такое впечатление, тоже употреблялось нечасто. Чертовы провалы в памяти. Кем я был раньше? Где я был до того, как очнулся в Сан-Квентине посреди удушливой жары пустыни?

Вопросы звенели стальными колокольчиками в разных уголках моего мозга, распространяя странное темное эхо. Ответа не было. Но я не принадлежал этому месту, это было совершенно очевидно.

Я поглядел искоса на Бата, тот фыркал и плескался в ручье, от брызг на шесть футов вокруг стояла радуга.

— Кем ты был раньше, Батхорн?

Фырканье и радуга поутихли.

— В каком смысле?

— Ну, для меня почти очевидно, что ты не был чудовищем с головой быка, да и водяной гидрой мне тоже тебя представить малость затруднительно. Это оставляет последний вариант — на кого ты учился перед тем, как принять блестящую карьеру коммивояжера? Ведь не секрет, что по популярности с ней может соперничать разве что ремесло трубочиста или городского ассенизатора.

— Трубочисты занятные парни, — пробормотал Бат.

— Серьезно?

— А? Нет-нет… Я учился на актера, конечно. Университет Лойолы, славный город Балтимор, три долгих года, тянувшихся, словно античные трагедии какого-нибудь Фукидида… Или то был Еврипид?

— Так ты, значит, актер? Ха. Ха.

— Что смешного?

— С чего ты взял, что мне смешно?

— Просто так — выстрел во тьме. Чужая душа потемки.

В этом был какой-то смысл, какие-то тайные символы, они словно плавали передо мной, на секунду выныривали из вязких глубин сознания, на долю секунды повисали в воздухе, показывая белое брюхо, и тут же снова с шумом и плеском уходили в глубину, под присмотр мыслей побольше и поугрюмее, эдаких затаившихся Левиафанов, мерцающих глазами-лампами в кромешной липкой тьме.

Темные души. Перемещение. Наказание.

— Откуда ты, Батхорн?

— Чикаго, я же говорил. Родина известного в этих местах адвоката Эйба Линкольна.

— Родился там?

— А, вот ты о чем. Нет, мы с родителями прибыли в сию обетованную землю из Британии. Слыхал про такую?

— А я-то думал, что мне напоминает твой выговор… Англичанин!