Я оставил его в живых. Нет, правда. Я чертовски горжусь этим своим решением. Я превозмог себя и оставил его в живых. Пустого и вздорного человечишку, который к тому же пару секунд держал меня на мушке. И я всего лишь забрал свои деньги и вышел, топоча сапогами, как и было обещано. Это требует выдержки, я считаю. И большого, гигантского просто запаса филантропии.

На улице не сказать, чтобы людно, но и не та пустыня, к которой я привык за время своих странствий с беднягой Батхорном. Нужно все же сходить к тому самому загадочному часовщику для очистки совести — рассмотреть, быть может, он и есть тот, кто мне нужен. Тот, кто пригодится в решении моих чертовски сложных задач. Ну, правда, не к доктору же с его дохлой собакой мне идти.

Прогуливаясь под традиционно палящим в это время века солнцем, я размышляю, у кого бы поинтересоваться насчет загадочного часовщика и не прослыть при этом чудным малым, которого хорошо бы линчевать для общей пользы, как вдруг — о, радость! — задача разрешается сама собой. На одном из домов в дальней части центральной площади видны маленькие и порядком заржавленные, но вполне различимые часы. Эврика! Роуэн-Хилл — чертовски маленький городок, и это очень хорошо для моих целей.

Приближаюсь прогулочным шагом, вокруг наблюдается чудное спокойствие — никто не несется по улицам верхом во весь опор, переворачивая ящики с кукурузой и бутыли с лимонным соком, хлеща вокруг да около хлыстом, сплетенным из воловьих жил, никто не рассыпает снопы искр от подков и не колет в кровь лошадиные бока надетыми на высокие кавалерийские сапоги шпорами, не орет дурным голосом «Прочь, прочь, сукины дети, дорогу, живо!» Не знаю, кто как, а я считаю это положительным фактом.

При входе в магазинчик — а может, это мастерская? — над дверью тоненько тренькает колокольчик. Вот и все. Обратного хода нет. Часовщик знает, что я здесь и идет за мной. Черт, что за идиотские мысли лезут в голову?

Внутри приглушенно и тихо царит полумрак, тяжелые шторы на окнах отгораживают помещение от солнечного света снаружи, горят лишь две керосиновые лампы по бокам. Как здесь можно работать с часами, в этой тьме?

— Здесь ваш друг, доктор Оуэн, — говорю я громко. — Он желает приобрести большие напольные часы, и чтобы маятник был не менее трех метров, а еще…

— Нет нужды лгать, — у мастера мягкий голос, он выходит из боковой двери, сжимая в руках вполне приличную охотничью двустволку. — Я знаю, кто ты и что ты.

Вот это сейчас было неожиданно.

Часовщик — карлик, приземистый, широкий, лысоватый, в рабочем сером фартуке с неизменной черной лупой в правом глазу. Он двигается бесшумно, а его единственный видимый глаз внимателен и равнодушен. Специфика долгой работы с механизмами, я думаю.

— Приподними-ка руки, дружок, — говорит он все тем же мягким тоном. — И не делай резких движений.

Он наставляет черные жерла стволов прямо мне в грудь. Нет, тут даже на пол не упасть, прячась, разлет достанет в любом случае. Интересно, сколько у меня патронов осталось, если в целом считать? Как-то позабыл я озаботиться этим насущным вопросом, привык боеприпас с трупов снимать, совсем разучился вести с людьми дела цивилизованно.

— Никаких проблем, амиго, — покладисто говорю я, делая, как он велел. Некоторое время думаю, стоит ли улыбаться, но потом решаю не рисковать, с улыбками у меня в последнее время получается не совсем так, как хотелось бы. — Кстати, твой мушкет настолько стар, что из него мог быть убит еще какой-нибудь английский герцог…

— Заткнись, каброн, — коротышка плавно, но шустро обходит меня и лишает огнестрельного. Возвращается за стол и кладет оба громобоя на стол, рукоятками к себе. — Признаюсь, сейчас я в некоторых раздумьях…

— По поводу?

— Тебе показалось, что я обращаюсь к тебе? — стволы глядят мне в лицо. — Это распространенная ошибка. Нет, я просто разговариваю сам с собой. Твоя задача сейчас довольно сложна — молчать и не отсвечивать. Справишься?

Я молчу и берегу дыхание.

— Правильное решение, — кивает часовщик и усаживается на стул, становясь еще на пять дюймов меньше своего и так невеликого роста. — Итак, вернемся к мистеру Милостивцу, как он себя называет, хотя я, по правде сказать, ума не приложу, кому или чему он здесь оказывает какую-либо милость. А учитывая последние события, это и вовсе остается загадкой. Тайной, покрытой мраком.

Левой, свободной рукой он подкручивает фитиль лампы, и вокруг становится немного ярче. В углах комнаты, правда, по-прежнему медленно перемещаются длинные угрюмые тени, но часовщик, похоже, их не замечает. Или не обращает внимания.

— Это все из-за близости этого места к стоку, так? — задает карлик риторический вопрос, поскольку от меня он ответа явно не ждет, а больше в комнате никого нет. — Городок словно чертова раковина, сюда вечно стекает, повинуясь ньютоновской силе тяжести, самая черная мразь из всего посмертного мира… А этот Милостивец будто решетка, он позволяет самым крупным осколкам задерживаться здесь на достаточно долгий срок. Достаточный для того, чтобы…