Кого-то она мне напоминает, то ли манерой речи, то ли внешним видом… А может, мне просто непривычно спокойствие, с которым она ведет себя перед заросшим, грязным, пропахшим порохом, кровью и мочой мужиком в не единожды простреленном плаще и засаленной ковбойской шляпе. Странное ощущение, я давно его не испытывал.

— Конечно, — говорю я хрипло. Мокрая от пота ладонь за спиной отпускает рукоять револьвера. — Просьба имеется. Мисс Мишель… если в вашем заведении есть возможность расслабить не только яйца, но и спину, которая, должен признать, болит, как чертова сука, я был бы вам крайне благодарен. И пожрать. Чего-нибудь, все равно чего, хоть даже стручков мексиканского перца и этой их вонючей текилы. Но лучше все-таки чего-нибудь более традиционного. — Я долго вспоминаю нужное слово. — Пожалуйста.

Становится так тихо, что слышно, как под полом скребет мышь. А может, то редкий в этих местах мексиканский тушкан.

Хозяйка, впрочем, совсем не выглядит удивленной.

— Необычная просьба, да… Но, разумеется, выполнимая. Присаживайтесь на тахту вон там, сэр отважный ковбой. Я пришлю кого-нибудь с едой. Надеюсь, вы не ранены?

— Не думаю.

— Хорошо. Я купила диван всего полгода назад, не хотелось бы испачкать. Сверх совершенно необходимого, я хочу сказать.

Сравнения — странная штука. Логично было бы сказать, что я рухнул на любезно предложенный диван — он же тахта — как подрубленный дуб, как срезанная пилой дровосека секвойя, как сухая сосна, на худой конец. Но подсознание считало иначе, оно упорно подсовывала в голову образ нежащегося на поверхности океана и радостно поднимающего фонтаны брызг кита, так что в конце я плюнул и смирился. Пускай будет так. Я опустился на тахту тяжело и свободно, подобно океанскому синему киту, едва успев отстегнуть оружейный пояс и скинув надоевшие плащ и шляпу. Мышцы застонали, понимая вдруг, до чего устали от всего этого творящегося снаружи безумия. Кости, даром, что полные мозга, ничего понимать не стали, просто захрустели, будто ломаясь. А мозг… он отключился. Почти сразу.

Я уснул.

И проснулся, оттого что на диване кто-то сидел. Даже не так. Сидел и смотрел на меня. Ничего не делал, вообще не шевелился, просто сидел и смотрел.

Я рефлекторно дернул рукой к поясу, но она после сна — недолгого, по ощущениям не больше четверти часа! — затекла и едва шевелилась. Сонный мозг на долю секунды захлестнула холодная волна дикой визжащей паники, но потом так же быстро схлынула, впитавшись в шершавый влажный песок рассудка.

В ногах у меня сидела девушка. Вот так просто, подогнув под себя ноги и расправив белый шелк пеньюара — но пеньюар я заметил чуть позже, а сначала взгляд приклеился к ее лицу. Забавно, да: смотреть на лицо, сидя в борделе, но я вообще довольно забавный парень, вы должны были заметить. Что-то было в нем правильное, чистое — опять выходит смешно, я понимаю — какая-то почти детская угловатость черт… Много косметики, высокие скулы, самую чуточку раскосые глаза, каштанового цвета кудряшки до плеч… Не знаю, почему, но в голове возник образ этой француженки, как же ее… Ренетт, «принцессы», Жанны-Антуанетты Пуассон, мадам д'Этьоль, маркизы де Помпадур.

А на коленях у нее стоял аккуратный поднос с закусками.

— Миленько, — прокомментировала она, наблюдая за моими подергиваниями шальными темно-карими глазами.

— А? — голос со сна был жестяной.

— Первый раз вижу, чтобы мужчина засыпал не после траха, а до него, — она покачала головой, кудряшки мотнулись из стороны в сторону, будто занавески на окне, открытом в осенний сад. — У тебя, должно быть, имеется чертовски хорошее объяснение для этого.

— Объяснение есть, — сообщил я, перемещаясь в вертикальное положение. Хорошо, что сапоги не успел снять, сейчас бы все оставшиеся в этой комнате тушканчики окочурились от могучего амбре. — Но не про твою честь. Мишель тебя прислала?

— Ага, — девушка беззастенчиво подцепила с подноса кусочек пшеничной лепешки, обмакнула его в глиняную соусницу с чем-то красным и пахучим и отправила получившуюся конструкцию в рот. У нее были изящные маленькие кисти. — Черепаховый суп, омары по-мэрилендски, а также амонтильядо и неаполитанское мороженое сегодня, можно сказать, не завезли. Как и в любой другой день, говорю по секрету, так что пришлось ограничиться банальным, как стариковская жопа, бурито.

— Интересно, — сказал я. Девушка прищурилась. На ее аккуратных губках осталось красное. Почему-то я смотрел именно на них. Почему-то.

— Что именно? Насчет жопы?

— То, что ты знаешь все эти названия, да еще значение слова «банальный». Ты кем будешь-то?

— Королевой британской я буду, — безмятежно сказала она. — По настроению, правда, работаю высокооплачиваемой гетерой, но стоит дождаться полночи…

— Имя есть у тебя, гетера?

— А как же, — она наконец дожевала остатки лепешки. — Мистерелла Девилль.