Брести пешком не потребовалось, у ближайшей же коновязи стояли лошади — чья-то добрая душа позаботилась вместо нас об этом вопросе. Ствол из дряхлой древесины, темный и подгнивающий, в нем четыре ржавых кольца, два из них заняты веревками с хитрыми узлами, такие используются, чтобы лошади, испугавшись, не убежали. С другой стороны, они должны легко распускаться, если потянуть за один конец. Я так и делаю, и через полминуты мы уже сидим верхом. Лошадки тихо сопят и фыркают, но не буянят. Эх, чует мое сердце, не понравится им грядущее приключение. Да и черт с лошадиными чувствами — мне-то все это уже давным-давно не нравится.

Алика, выглядящая богиней войны в черной куртке поверх белой рубашки и темных кожаных штанах, взлетает в седло одним движением, усаживается уверенно, по-мужски, верным хозяйским движением пристраивает ружье, абсурдно выглядящее в ее изящных ручках, на луку седла. Нет, с ней у меня определенно не будет проблем.

Нас никто не видит и не провожает.

Дорога ведет сама, то изгибаясь среди высохших мумий домов и амбаров, словно песчаный уж, которых я видел здесь уже предостаточно, то вытягиваясь в струнку, будто резвый солдат перед генералом. Я не боюсь заблудиться — один тракт, на пересечении которых стоит город, ведет в горы, другой — в низину. А в горах я никакой реки не видал.

Река с запрудой.

Разрушив ее, мы дадим жителям воду. Иначе они умрут.

Это сказал Часовщик.

И не подтвердил Милостивец.

— Интересно, — роняю я, и слова, вырвавшись изо рта, медленно опускаются в желтую пыль под копытами лошадей, — можно ли считать бескорыстным поступок, эффект от которого мной просчитан и определен как желательный?

— А хрен его знает, Лейтенант, — отвечает Алика. Она едет чуть впереди, приподнявшись в стременах, я смотрю на ее темную точеную фигурку, и мне почему-то становится хорошо и спокойно. — Но даже если у нас ни черта не выйдет, грех будет не попытаться, согласен?

Я согласен. Я постоянно с ней согласен.

Чертовщина.

Дорога ведет вбок, но Алика правит прямо, я следую за ней, и очередной пригорок внезапно оказывается никаким не пригорком, а краем речной долины. Забавным образом он также обозначает границы между жизнью и смертью.

Долина цветет. Бурый и желтый цвет пустыни, красноватые блики плоскогорья сменяются насыщенным зеленым ковром. Поначалу это все еще какие-то колючие кусты и похожие на грязноватые лужи островки лишайников — но чуть дальше они становятся уже настоящим луговым разнотравьем. А еще дальше…

Там катит свои воды река, которая с высоты гребня, на котором мы сейчас замерли, кажется почти черной. Широкая, метров сто пятьдесят, пожалуй. Течение почти равнинное, только в нескольких местах спокойную водную гладь разрывают пенные клыки порогов.

— Ахерон, — почему-то шепотом говорит Алика. — Новое русло вон там, видишь?

Километрах в двух отсюда русло разделяется надвое. Основной поток движется вправо и вдаль, растекаясь там гигантской болотистой поймой. С левой стороны промыто куда более глубокое и удобное русло, но оно перегорожено здоровенной каменной насыпью, поросшей пятнами травы и даже молоденькими деревцами. Вот она, проблема.

Внезапно я замечаю еще одну.

— С коней, живо!

Девушка слетает с седла раньше, чем я заканчиваю фразу. Но не произносит ни слова. Не только потому что умница, но и поскольку видит то же, что и я. Четыре темные фигуры на узком рукотворном перешейке. Желтые искорки костра, стальной отблеск ружей.

Шериф додумался поставить на своем объекте вооруженную охрану.

— Дальность стрельбы из этой дуры — ярдов сто, — рапортует Алика, до того нежно и по-родственному поглаживая цевье «винчестера», что где-то в глубине моей головы протяжно мяукает ревность. — В идеале. Только я же не королевский стрелок… в общем, сорок пять-пятьдесят ярдов даю тебе с гарантией.

— Негусто.

Мы лежим в густой траве — она качается на легком свежем ветерке и замечательно пахнет. Чертовски замечательно, я уже почти и забыл, как это бывает, когда под ногами не мерзкий сухой песок пополам с шакальим говном, а сочные травяные стебли. В сущности, это вполне естественно, живое тянется к живому. А мертвое… его мы вскоре сделаем еще более мертвым.

— Прости пожалуйста, мистер «палю-без-промаха», — бурчит Алика. — На сколько ты мечешь свой замечательный нож? Каким рекордом можешь похвастаться при стрельбе из револьверов? Поделись успехами, восхитимся вместе.

Тут она права, конечно.

— Поговори мне тут, эмансипированная женщина. Будешь у меня приманкой работать.

— Я всю жизнь приманка, — отмахивается девушка. — Только ситуации разные. Как работаем?

— Сутки через трое, — бормочу я. — План такой: я делаю большой крюк и захожу им со спины. Ты снимаешь одного. Двух, если сильно повезет. Они паникуют, бегут от тебя… или к тебе, но это если не паникуют… и тут их встречаю я. Суть в том, что в любом случае они оказываются между двух огней. Компрене-ву?

— Же ву компран тут-а-фе, месье, — немедленно откликается она. — Один вопрос: как мы узнаем, что пришел нужный момент? Иначе может получиться нехорошо. Нужно какое-то сопряжение… синхронизация.