— Чертовски плохое место ты выбрал для этого, пилигрим, — внушительно сказал он. — И довольно дрянное время. Дальше прохода нет, топай обратно.

— Но почему? — неискренне удивился я. — Я лишь хотел…

— Парень, — сопляку с одной стороны нравилось называть взрослого мужчину парнем, а с другой он соображал, что ему следовало бы отделаться от меня побыстрее. — Я не намерен тебе ничего объяснять. Приказ шерифа — никаких посторонних в этом месте. Пойдешь сам, или мне прострелить твою тощую мексиканскую задницу?

Самоуверенность — бич современной молодежи, так можете и записать.

— Разумеется, сам, сэр, — униженно кивнул я. — Простите великодушно, сэр.

— Давай, проваливай, — он все не разворачивал лошадь, видимо, хотел убедиться, что я уяснил урок. Я продемонстрировал, что уяснил целиком и полностью, повернул и заковылял по пыли обратно.

Три метра. Четыре метра.

Судя по тишине за спиной, он все еще не двинулся с места.

Пять метров. Экий недоверчивый парень.

Шесть метров.

— Но-о-о-о, пошла!

Я обернулся, перед глазами маячила медленно удаляющаяся раскормленная кобылья задница. На глазок до нее и ее хозяина было метров семь-восемь.

Мой старенький верный нож мелькнул в разогретом воздухе тусклой молнией. Я не очень хорош в метании, потому и не стал целиться во всадника. Лезвие, вращаясь, как лопасть вентилятора, чиркнуло по крупу лошади, оставив длинную и болезненную даже на вид царапину.

Кобыла взбесилась и стала на дыбы. Ковбой, издав повисшее в воздухе восклицание, выронил орудие и раскинул в воздухе накрытые белой накидкой руки, на манер Иисуса в далеком и прекрасном Рио-де-Жанейро. Балансировал, должно быть. А может, вообразил себя балетным плясуном в этом, как его… «Ла Скала».

Меня бы вполне устроило и его падение на землю — одинокого, изумленного и без оружия, но все получилось даже лучше. Лошадь понесла, а нога сопляка застряла в стремени, увлекая остальной организм за собой. А вы думаете, зачем нормальные ковбои, вроде меня, носят широкие сапоги без шнуровки? Правильный ответ: из них легко вылететь и остаться в живых. Суровый, но необходимый урок для молодой поросли.

Веселые мысли прервала капля пота, упавшая с промокших насквозь волос в пыль. Пыль и жара. Я все еще торчал на пустынной дороге, а время тем временем шло, запруда стояла, и те ребята на ней продолжали пить, ржать и мочиться в воду. Каламбур засчитан, но в командный зачет не пойдет, как неспортивный. Поторопиться мне нужно, вот что.

Зачем-то пригнувшись, словно героический боливийский партизан, я понесся по дороге, не забыв подобрать и обтереть мой заслуженный нож. Вот все-таки больше у меня уважения к холодному оружию, до чего оно себя здорово показывает. А вот и лошадка! Далеко скакать не стала, успокоилась и принялась щипать травку на зеленой половине этого мира. Белый ковбой все еще болтался ногой в стремени, но звуков не издавал, стало быть, либо решил отдохнуть без сознания, либо и вовсе окочурился. Поможем гражданину.

Я извлек ботинок из стремени, погладил лошадку по шее, привязал ее к вогнанному в мягкую землю металлическому колышку из сумки несостоявшегося ковбоя. Бывшего всадника я оттащил на подветренную сторону, проверив мимоходом самочувствие. Нет, живой, только на башке здоровенная шишка — не иначе о камень приложился. Сотрясение, наверняка. Доктора бы ему, да откуда тут, в пустыне, доктор? Милосердие — вот наш девиз.

Я чиркнул ему по глотке лезвием, полюбовался на карминовую змею, облюбовавшую себе место на шее вместо модного галстука, и направился дальше.

Окончательно я спустился в речную долину чуть после того, как миновал запруду. Насколько удавалось видеть, никого не потревожил ни мой разговор с ковбоем в белом, ни последующее общение с ним и нервной лошадкой. Тишь да гладь царила внизу, и мне это очень нравилось. Вот только время… оно определенно поджимало — полчаса, данные мной Алике до начала всей потехи, были уже на исходе.

Чертово время — из-за его недостатка обычно и случаются все неприятности на свете.

Под конец я начал торопиться вовсе уже неприлично и спустился по склону в духе этих забавных парней из цирка «Монти Пайтон» — размахивая руками, точно ветряная мельница, и беззвучно матерясь. Будь караул на запруде чуть более внимательным, заметили бы меня как пить дать. Вот только они пьяны и веселы, и сам черт им не брат. И на моих глазах становились все пьянее и веселее.

— Дьявол! — завопил один из них, покуда я подползал на дистанцию стрельбы. Голос у него оказался высокий и писклявый, словно у школьника. — Будь в раю работенка для ангелов, бьюсь об заклад, Всевышний не смог бы придумать ничего лучше этой!