— Уф! — Льяти плюхнулся на «деревца», на поверку оказавшиеся чем-то вроде земной земляники — только, к сожалению, без ягод. — Хорошо…

— Как вы тут вообще живете-то? — спросил Антон, тоже осторожно садясь на землю. Осторожность оказалась не лишней: под сплошным ковром листьев кишели муравьи.

— А добрые люди тут и не живут, — назидательно сообщил Льяти. — Добрые места — для добрых людей.

— А дурные, выходит, для дурных? — спросил Антон.

— Верно! — Льяти улыбнулся.

— А если они в хорошие захотят?

— Ну, так они и хотят. Только добрые люди им не дают. Хорунов вот сюда выжили же. И Хоргов.

— А Бродяги? — сразу же спросил Сергей. — Они что, тоже все плохие?

— Ну… — Льяти смутился. — Их-то я не видел. И никто. Говорят, такие трусы, что от всех вообще прячутся. Так что самое место им тут жить.

— А тебе их не жалко? — спросил Антон.

— А чего их жалеть? — удивился Льяти. — Сами всего боятся, сами и виноваты.

— А почему боятся-то? — спросил Сергей.

— Потому, что трусы, — сообщил Льяти. — У них даже вождя нет, вот!

— Трусы, потому что вождя нет? — удивился Антон.

— Ну да. Стадо баранов, возглавляемых львом, всегда сильнее стада львов, возглавляемых бараном.

— А вы, выходит, бараны? — не удержался Андрей.

— Мы львы!.. — пылко начал Льяти… и смутился. — Ну, вначале баранами и были. Но уж потом-то!.. А Хорги как баранами были, так и остались. А всё потому, что у них тоже вождя нет.

— А кто есть-то? — спросил Сергей.

— Тройка. То есть, эта… как там её… комиссия. Из трех этих… как их там, чертей… комиссаров.

— Революционная, что ли?

— Да не, наоборот. Революционная — это к Волкам. Ну, или к вам. А у Хоргов комиссар по продовольствию есть, комиссар по дипломатии и комиссар по этой… как там её… по терпимости.

— По терпимости к кому? — удивился Антон.

— А черт её… — легкомысленно отмахнулся Льяти… и вдруг нахмурился. — У нас дома что-то похожее было, но я не помню. Не хочу. Очень уж гадко. Давайте про девчонок, что ли…

* * *

Хоргов они встретили, как и обещал Льяти, через сутки. Не самые легкие в жизни мальчишек — весь этот лес буквально кишел муравьями, пауками, многоножками, так что не то, что лечь, а просто сесть на землю было совершенно невозможно — со всех сторон сразу на потное тело лезла многоногая нечисть. Полуголый Льяти, как ни странно, чувствовал себя лучше всех, — с его кожи она просто соскальзывала, а если и цеплялась, то он её легко стряхивал. Земляне же замучились вытряхивать насекомых из одежды, но раздеться по примеру Льяти и идти в трусах никто из них не решался. Антон совсем некстати вспомнил, как смеялся раньше над всякими колонизаторами, которые в таких вот лесах носили широкополые шлемы, гетры и шарфы на шее (что может быть нелепей в парниковой жаре, казалось бы?!). Теперь вот смеяться совсем не хотелось. Хотелось жалеть, что у него нет такого вот наряда. При одной мысли пройти по этому лесу босиком мальчишку передергивало, — в лесной подстилке кишели мерзкие белесые черви (как уверял Льяти, чудесные на вкус, отчего землян буквально корчило). Сам он, правда, попробовать их не решался. Да и вообще, с едой тут оказалось негусто, — растущие повсюду грибы имели на редкость мерзкий вид, и, как уверял Льяти, все были жутко ядовиты. С дичью дела обстояли получше — едва ли не в первый же час он подстрелил большую обезьяну, но есть её земляне не смогли — слишком уж это отдавало людоедством. Рыба в речке, как оказалось, водилась — но выглядела подозрительно. В итоге, питаться приходилось растущими по берегам орехами и небольшими плодами, похожими на мандарины, — но с мучнистой и безвкусной мякотью. Ярко выглядевшие ягоды, по словам Льяти больше напоминали аптеку, — есть их было можно, но лишь в случае болезни и не больше нескольких штук за раз, чтобы не дать дуба.