Ребята прошли. Селение Хоргов оказалось неожиданно уютным, — чистенькое, с аккуратно подстриженной травой (Антон даже покрутил головой в поисках газонокосилки, и едва не разинул рот, заметив двух мальчишек, подстригавших траву ногтями!) Хижины окружены невысокими, по колено, заборчиками, у входов даже посажены какие-то цветы, вроде земных анютиных глазок. Народу совсем мало — Антон заметил всего нескольких Хоргов, да и те как-то не рвались приветствовать гостей. Все одетые очень легко, — в какие-то смешные юбочки из больших глянцевых листьев (и девчонки тоже!), с множеством каких-то бус и украшений, что у парней, что у девчонок. Волосы у всех заплетены в две косы на висках — у парней это смотрелось нелепо и смешно. Вообще, отличить парней и девчонок тут можно было только по фигуре. Похоже, что даже шкуры тут были чем-то вроде военной формы — оно, впрочем, и понятно, в здешней жаре и нагишом жарко… Тишина и малолюдье резанули глаз, — ни одной группки, ни даже пары, — каждый сам по себе, каждый наособицу, в своем чистеньком уютном домике…

Эвертсен остановился у центральной хижины, чуть побольше остальных, без газона и заборчика, — очевидно, резиденции Комиссии. Над ней торчал шест с чем-то вроде флага, — но не из ткани, а плетеным из какой-то вылинявшей синей травы, с кругом из увядших цветов, похожих на ромашки, — похоже, что его подновляли, но не слишком регулярно.

— Входите, — предложил он.

Ребята вошли. Антон почти приготовился увидеть трех толстяков за массивным столом, — но внутри оказалось почти пусто. Лишь у дальней стены висел гамак, да на полу лежало несколько охапок травы. На стенах — вылинявшие рисунки, наверное, вырванные из журналов, но совсем непонятные, — сплошные круги и квадраты. «Абстракцинизм», как говорил про такую вот «живопись» дед Антона.

Посреди всего этого стояло трое ребят… вернее, двое ребят и одна девчонка, — высокая, костлявая, с волосами, связанными в хвост, и с длинным (так и тянуло сказать «лошадиное») лицом. Не слишком-то приветливым, на самом деле, словно тут продыху не знали от незваных гостей. Ребята смотрели не дружелюбнее, словно богатый хозяин на вконец надоевших бедных родственников. Левый — коренастый, плотный, скорее, даже полный, с круглым, похожим на тарелку лицом, каким-то слащавым, — словно у малолетнего жулика в комедии. Правый, напротив, — высокий, мускулистый атлет, — вполне мог бы играть надменного сынка какого-нибудь аристократа. Светло-голубые глаза смотрели с породистого лица пристально и безразлично, — словно и не гости перед ним, а так, собака забежала в комнату… У Антона сразу зачесались кулаки, — драться он, вообще-то, не любил, но за такой вот взгляд хотелось дать в ухо.

Должно быть, его чувства ярко отразились на лице, потому что парень улыбнулся, — но не насмешливо, а с выражением невыразимого ни в каких словах презрения. Или, точнее, попытался навесить на лицо такое выражение. Получилось не очень. Мальчишка понял, что и этот вот Хорг опасается гостей, — просто изо всех сил старается это скрыть. При этой мысли его отпустило. В противном случае он не удержался бы от драки. Смотреть на себя, как на пустое место, Антон не позволил бы никому. Особенно не пойми кому, который и знает-то его без году неделя…

— Кто вы? — наконец, спросила девчонка. Голос у неё тоже оказался неприятный — высокий, визгливый. Именно из таких вот вырастают истеричные тетки, которые только и делают, что портят жизнь мальчишкам, подумал Антон.

Земляне вразнобой представились — надо сказать, безо всякой охоты. Антон даже вспомнил, что в древности не принято было называть свои имена кому попало, — чтобы не навели порчу. Узнав об этом в первый раз, он даже посмеялся, но сейчас… Он не боялся, конечно, что Хорги наведут на него порчу — вот ещё! — просто называть своё имя столь неприятным людям ему вовсе не нравилось. Будут ещё трепать потом во всяких разговорах…

Их имена вызвали тут усмешки и переглядывания, — мол, знаем мы тут этих русских… У Антона снова зачесались кулаки. Он догадался, что с Волками Хорги хорошо знакомы, — и, судя по тому, что они безвылазно сидят в этом гнуснопрославленном лесу, на пару с Хорунами, это знакомство вышло для них довольно неудачным. То-то они тут бесятся…

Наконец, девчонка решила вспомнить о приличиях.

— Я — Сабина Генрика, комиссар по продовольствию Содружества Эймейден. Это, — она небрежно повела рукой в сторону высокого парня, — Йорд Шелл, комиссар по дипломатии. Это, — ещё один небрежный жест в сторону круглолицего, — Пампус Винкельман, комиссар по терпимости.

— По терпимости к кому? — не удержался Антон. Имя мальчишки тоже звучало смешно, — с таким и в самом деле только жуликов в комедии играть…

— Ах, в основном к нашим достойным соседям, — Пампус театрально взмахнул руками. — Здесь мы добились просто потрясающих успехов, когда…

— «Достойные соседи» — это кто? — ошалело перебил Антон. — Хоруны, что ли? Так они же все рабовладельцы!..

— Нет, нет, так нельзя говорить! — Пампус снова замахал руками. — Это оскорбительно!

— Оскорбительно назвать рабовладельца рабовладельцем? — Антон ошалело мотнул головой. — А КЕМ его тогда называть-то?

— Владельцем движимостей, конечно же, — снисходительно сообщил Пампус. — Это политкорректно.

— Политчто?

— Политкорректно. Нельзя же оскорблять людей только за то, что они следуют своим обычаям.