— Держат рабов? — по лицу Сергея заходили желваки. Было видно, что он с трудом сдерживает бешенство. Сам Антон был пока просто слишком удивлен, чтобы злиться.

— Ах, держать рабов плохо, да? — Пампус вновь взмахнул руками. — Безусловно, это попирает основные права человека. Но вы же должны понимать, что Хоруны просто не могут иначе! Таковы обычаи их общества. Им нужно поддерживать порядок на этой огромной территории. Они не могут делать это, если кто-то не будет исполнять за них их хозяйственные обязанности.

— Какой порядок? — Андрей тоже выглядел совершенно обалдевшим. — Тут дикий лес же!

— К западу от нас живут немцы, как вы знаете. Это ужасное, ужасное сообщество, просто одержимое насилием. Юго-восток захватили охваченные тоталитаризмом Волки…

— Чем, чем охваченные? — мальчишке показалось, что Пампус сейчас просто бредит.

— Тоталитаризмом, — Пампус посмотрел на него снисходительно, словно врач на очередного Наполеона. — Неуважением к основным правам личности и человека. Да вы садитесь, садитесь. Угощайтесь, — он вытащил из угла глиняные чашки и кривобокий, явно вручную вылепленный кувшин с козьим, очевидно, молоком.

Антон бездумно сел — в основном, потому, что его сейчас как-то неважно держали ноги. С сумасшедшими он пока что не встречался, — а Хорги точно были сумасшедшие. Он не вполне понимал даже, что они тут имеют в виду.

— Послушайте, я не понимаю, — сказал Андрей, тоже садясь, вслед за Серым. — Какие права? Какая личность? Там ребята мучаются в рабстве! А вы тут…

Поймав три уже откровенно враждебных взгляда, он осекся… и Антон сразу вспомнил, что сумасшедшим нельзя противоречить, — от этого они могут стать буйными.

— Я тоже не понимаю, — быстро сказал он. — Что вы вообще имеете в виду?

Хорги переглянулись — как-то непонятно. Потом тоже сели.

— Пусть мы и оказались здесь, в этом диком мире, — начал Пампус, — мы храним традиции нашего великого общества, его принципы и достижения…

— Какие достижения? Это? — мальчишка обвел рукой хижину. Тоже чистенькую, но довольно убогую, честно говоря.

— Ах, нет, — Пампус поморщился. — Наши моральные принципы, конечно.

— Да что за принципы-то? — не удержался Антон.

— Принципы терпимости, — пояснил Пампус. — Толерантности. Хоруны ведь сильнее нас, верно? Разве мы можем как-то возражать им, тем более, их оскорблять? Даже если они идут против наших моральных принципов? Конечно, нам приходится оказывать им уважение, которого они, наверное, не заслуживают, платить им дань, выдавать им беглых рабов… и просто подозрительных странников, но что же делать? Благодаря всему этому, нам удается избегать насилия в наш адрес, мы сохранили неприкосновенность наших личностей… за исключением тех, к счастью, коротких периодов, когда они бывают у нас… конечно, тогда нам приходится терпеть… определенные унижения, но ведь мы всё равно морально выше их, верно? Зато нам удалось сохранить нашу свободу, наш позитивный взгляд на мир, и поэтому мы…

— Да что за бред? — взорвался, наконец, Сергей. — Какая свобода? Вы вообще о чем?

— Это не бред, — лицо Пампуса вдруг исказила злоба. Теперь оно вовсе не казалось забавным. — Это наши принципы, и мы никому не позволим…

— Бред, бред, — спокойно сказал Серый. — Точнее, декларация трусов: соглашайтесь со всем, чтобы вам не дали в морду, служите, кланяйтесь, чтобы вам не дали в морду, не говорите неприятной правды, чтобы вам не дали в морду, берегите свою шкуру, радуйтесь жизни, даже если в ваш дом пришел враг и весело трахает вас во все дырки — ведь вы же до сих пор живы!..

Сабина вдруг зашипела, словно рассерженная змея. Звук был тихим, но очень… очень страшным. И в лицах парней тоже появилось что-то, уже совсем не нормальное. Ни разу. Мама родная, вдруг подумал Антон, да они же убить нас готовы за всю эту чушь!..

А Сергей… засмеялся.

— Возразить нечего, правда?

Антон смотрел на него. На его узкое, презрительное лицо. На глаза, в которых плескала весёлая гадливость. От друга исходило не очень приятное на ощупь любопытство. Так смотрят на объект… на объект…

— Нам придется задержать вас и выдать Хорунам, как опасных смутьянов и шпионов, — сказала Сабина, поднявшись. — Там вас быстро научат правильным манерам.

Антон как-то вдруг заметил, что она держит в руке нож. Симпатичный такой ножик, с обоюдоострым, чуть выгнутым лезвием длиной дюймов в восемь, и с гардой. Ни разу не каменный, — судя по блеску, из нержавеющей стали. Она держала его лезвием вниз, с какой-то, очень нехорошей уверенностью. Совсем не как девчонка. Скорее, как человек, который уже не раз пускал этот вот нож в ход. И совсем не для того, чтобы нарезать колбасу. Сергей спокойно взглянул на неё снизу вверх.

— Nemo me impune lacessit, — очень ровно сказал он.