Если бы сознание Стивена способно было принять какую-либо форму, то оно имело бы большую и злобную ухмылку. Стивен вспомнил, что его переломанные кости были частью жутко неприятных обстоятельств. Стивен знал, что когда в баре на него напали трое отморозков, он мог выбрать — драться до последнего или убежать. Он мог кричать о помощи или просто смириться. Но то, что Стивен знал лучше всего — встать на колени и начать молиться было самым глупым решением, которое он мог принять. Господь не пришел в ту ночь, так почему он должен прийти сейчас и своей всесильной рукой вытащить Стивена из этого дерьмового положения?

«Молитвы не в тренде, сестренка. Убедись сама, но если встать с колен и заняться чем-то ПОНАСТОЯЩЕМУ полезным, то эффект тебя очень сильно удивит, — так говорил Стивен сам себе, и его слова, распространяясь по окружающей тьме, так же быстро тонули в ней. — Молитвы не дают ничего, кроме последней попытки внушить себе, что все не так хреново. Когда есть шанс на что-то хорошее, никто не обращается к Богу. Когда все хорошо, боги не нужны. Богов не благодарят, на них лишь надеются. А потому, поделом всем тем, чьи молитвы не услышаны. Эгоистично, сестренка, эгоистично… И сейчас, видимо, мне хреновее некуда, так что даже сам Господь, обратись я к нему хоть трижды, разведет руками. Ну и пусть. К черту все это».

Обрывки голосов врачей из внешнего мира только подтверждали, что Стивена ждет не самый лучший расклад в его дальнейшем существовании. Говоря медицинскими терминами, Стивен Баркс находился в сопоре. Состояние куда более благоприятное, чем кома, но во сто крат хуже любого нормального человеческого положения дел. Как понял сам Стивен, сопор — это нечто вроде глубокого сна, из которого можно выйти с концами только с помощью оперативного лечения и, лишь временно, с помощью громких звуков и каких-либо других раздражителей. Но даже такое столь короткое пробуждение едва ли оставит след в памяти. Конечно, если бы Стивен находился в НАСТОЯЩЕЙ коме, то его разум не смог бы так просто витать в пространстве направо и налево, а потому все было бы куда хуже. Сам же Стивен обозвал свое состояние как: глубокая и сильная отключка всех отключек. А говоря языком еще более простым, Стивен был овощем. Порой Стивен занимался тем, что иронично обсуждал с самим собой, каким именно представителем овощного сообщества он мог бы стать. Почему-то всегда побеждала репа. Наверное, так было потому, что в ту ночь Стивену пришлась пара ударов именно по его «репе».

Так или иначе, разум Стивена пытался воссоздать отчетливую версию последних событий, а именно причину тьмы, укутавшую все вокруг. Бесспорно, когда тебя бьют пару громил до тех пор, пока на их кулаках не начинает свисать твои ошметки кожи, то любые вопросы становятся излишними. Но почему все это произошло? Каждый раз внутри Стивена вновь закипала ярость. Его мыслительные процессы вырабатывали лишь три ключевых слова:

«Гарсеза. Героин. Месть».

Стивен отмечал невидимой галочкой дополнительную пометку вроде:

«Засунуть этот чертов героин чертовому Гарсезу в его чертов зад, ибо это будет самая сладкая чертова месть!»

Тогда картина становилась более четкой и куда более приятней.

Харло Гарсеза — мексиканец по меркам национальности и полный кусок дерьма в душе по меркам человечности. Зарабатывал он тем, чем зарабатывали многие мексиканцы по стереотипам большинства людей этого мира. Харло Гарсеза торговал героином. История наркобарона Гарсеза покрыта вуалью, и лишь по слухам можно было воссоздавать его прошлое. Версии не были подкреплены фактами, но не становились от этого менее интересными.

Говорили, что Харло начинал с самых низов и, будучи на побегушках у своего босса, сумел добиться таких высот, что в конечном итоге стал угрозой для бизнеса. Решение покончить с его жизнью не вызвало ни у кого из его окружения сомнений (и уж тем более сочувствия), но все понимали одно: с хитростью и напором Харло можно было срубить немало бабла. Открыто против него лезть никто не мог, да и ни хотел, а потому кончина Гарсеза была вопросом времени. Каково же было удивление криминальных авторитетов (да и всех вокруг), когда Харло, выбрав нужный момент, заставил сожрать собственного босса два килограмма героина. Харло спокойно смотрел на его попытки вдохнуть частичку воздуха, удобно сидя в его кабинете в его же кресле. Никто не знает, как Харло не словил пулю за подобный поступок. По слухам это стало началом его карьеры в наркобизнесе. Видимо, главари решили, что в Харло есть потенциал: он способен устанавливать в этом мире свои правила, способен добиваться своего и не бояться, если ради этого придется пойти на настоящее безумие. Новым боссом его, конечно, никто не сделал, но держать при себе подобного человека посчитали разумным. Приставленная к Харло охрана не отходила от него ни на шаг, а после Харло, как подобает становящемуся криминальному авторитету, заимел тесную дружбу с полицией, основанную на старых добрых взятках.

Иные утверждали, что Харло Гарсеза никогда не пробивался «из грязи в князи», а с самого рождения имел титул «героинового принца». Отец Харло был крупным преступником, и его боялась чуть ли не вся Мексика. Но с появлением Харло старый разбойник понял, что не желает для единственного преемника такой же грязной жизни и кровавых дней. Муэрто Гарсеза делал все, чтобы Харло получил образование и потому сослал своего сына подальше от криминальных дел. Но кровь, в конечном счете, взяла верх.