— У меня есть килтпин**, наколем себе пальцы. Только утром. Сейчас не мешало бы поспать.

— Я не могу спать в Леохе. — Оглядела она спальню оценивающим, немного брезгливым взглядом. — Здесь у них постели не просушивают и поэтому клопы. А я в Париже от клопов отвыкла. У меня в Лаллиброх их нет.

— А сундуки у тебя в Лаллиброх есть?

— Полно. А зачем тебе?

— Да так просто. Люблю спать в сундуках.

Пу́гало задумалось.

— Странн6ый ты какой-то, — окинуло оно мужа взглядом с ног до головы. — И английский у тебя тоже странный.

— А это правда, что ты разговариваешь на четырёх языках?

— Ага, — кивнуло головой. — Я знаю гэльский, французский, английский и испанский. — Стало загибать пальцы.

«Что-то у них тут с пальцами не то», — успел вспомнить Джейми седовласого Колама.

— Круто.

— Что-что? «Круто»? А это на каком?

— На моём. — Он опять налил ей виски. — Пей.

— Нет, я больше не могу, — отрицательно помотало головой пу́гало.

— Как это не можешь! Значит, пьяной возле камина валяться ты можешь, а с мужем выпить ты уже не можешь.

Пугало замялось, пару раз стрельнув глазами в Джейми, как бы не решаясь что-то сказать.

— Я наврала, — выпалило оно, наконец.

— Наврала? Зачем? — сдвинул брови муж.

— Прости меня, пожалуйста, я не хотела. Это по привычке. Я для Колама и Дугала придумала, что это от камина, — показало пальцем на обожжённую щёку, — а на самом деле, от пороха на охоте.

— Ты любишь охоту?! — подпрыгнул Джейми.

— Больше всего на свете! — подпрыгнуло пу́гало.

— Я тоже! Я тоже очень люблю охоту!

— Это хорошо! Я обязательно возьму тебя с собой на охоту, — оно прошло и уселось на кровати. — С тобой Колам не будет ругать. Он сказал: ещё раз поймает меня в Трулиновом лесу, саму пристрелит. Ругается.

Джейми опять задумался.

— Колам тобой командует, да?

— Да, — обиженно надуло губы пу́гало. — Он и замуж выдать хотел. Мне ведь уже двадцать один. Давно пора. — Водило оно пальчиком по узору покрывала. — Дядья волнуются. Не хотят, чтобы я выходила за кого-нибудь из другого клана. Тогда Лаллиброх отойдёт тому лэрду, а Колам не хочет. Он жадный. Они давно мне подыскивают кого-нибудь из МакКензи, а я не хочу.

— Поэтому ты разговаривала грубым голосом?

— Угу, — старательно закивало головой пу́гало, и его кудрявые локоны-пружинки, побалованные недавней встречей с гребешком, заплясали друг с другом джигу. — Чтобы никто не хотел на мне жениться. Чтобы я была страшная. Колам сказал, что скоро отдаст кому-нибудь насильно, а все члены клана они такие преданные Коламу и Дугалу, а я не хочу быть им преданной. Они долго не давали согласие на брак моих родителей, потому что папа был французом, и даже по имени, которое он мне дал, не зовут. Называют Лалли в честь Лаллиброх. Фу, как куртизанку какую-то.

Джейми слушал и понимал, что девушка жалуется. Хочет высказать ему свою боль, просто чтобы пожалел, посочувствовал. И вот-вот его предательская рука уже потянулась взять её ладонь и сжать с поддержкой и состраданием, и вот-вот в голос уже пробрались участливые интонации, а на кончике языка сгрудились слова доброты и человечности, но он тут же одернул себя.

«Не выдумывай, придурок. Тебе домой нужно!»

— А у тебя не было кого-нибудь другого на примете кроме меня?

Девушка погрустнела ещё сильней.

— Он был. Но потом он, — она замялась. — Ай, да не важно, — махнула рукой. — Поэтому я подумала, что нужно замуж за кого-нибудь совсем чужого. Чтобы и Лаллиброх остался в клане, и всяких преданных МакКензи в моём доме не было. К тому же, ты красивый. Вот, — опять улыбнулась она и прихлопнула ладошками по покрывалу.

После этих её последних слов Джейми, тот самый Джейми, который слышал точно такое и даже большее, гораздо большее, не раз, не два, и не двадцать, вдруг засмущался, хоть слова «смущаться» отродясь в его лексиконе не значилось.

«Мне точно нужно домой. Я здесь становлюсь сам не свой», — тряхнул он головой, пока его словарный запас обошёлся «малой кровью».

Так проболтав ещё часа полтора, они, наконец, озаботились сном и простынёй. Пока Джейми пробовал проткнуть палец килтпином, пу́гало вытащило из-под юбки скин ду и, полосонув по основанию большого пальца, откинула покрывала и измазала всю простынь своей кровью.

— А давай всю ночь не спать! — загорелись её глаза.

— Давай! — обрадовался Джейми, но ещё через полчаса они легли «валетом» перед камином на ковре, постелив на него юбки пу́гала и укрылись килтом Джейми.

— Эй, — позвал её парень, — так как тебя всё-таки зовут?

— Клэр, — сонным голосом отозвалось пу́гало. — Клэр фон Туарах МакКензи Фрейзер леди Лаллиброх. А тебя?

— Джеймс Александр Малкольм МакКеллен Фрейзер.

— Спокойной ночи, Джейми.

— Спокойной ночи, Клэр.