— Если бы я не видела, какое волшебство творит с постояльцами Аглая, я бы подумала, что ты безнадежен, Николай, — тихо сказала Татьяна, — Ты никогда не думал над тем, чтобы книгу написать? Фантазия у тебя потрясающая.

— Это не фантазия, — сказал я и тут же прикусил язык. Причем прикусил по-настоящему. Так, что стало больно. И пока я мысленно себя ругал за излишнюю болтливость, Татьяна сказала:

— Ну, мечта. Не все ли равно? Думаю, шизофреники тоже считают, что весь мир вокруг сошел с ума, и мечтают, чтобы он волшебным образом излечился, чтобы все вокруг стали воспринимать его так же, как воспринимают они. Но я не знаю ни одного здравого человека, который захотел бы стать шизофреником. Твоя мечта — это утопия, Николай. Возможно, красивая, но утопия. К тому же ты не учел противоположной стороны такого мироустройства. Он был бы иррациональным, а главное — переполненным болью. Представь, что было бы с родителями, у которых погибают дети? А с детьми, родители которых принимали бы решение развестись? Или ты считаешь, что в таком мире даже разводов не было бы?

Я перестал слышать Татьяну после того, как она сказала про гибель детей. В груди впервые в жизни разлилась тупая боль, а в глазах все поплыло. Воздуха не хватало. Я остановился и изо всех сил старался не упасть.

— Николай? — Татьяна нахмурилась и схватила меня обеими руками за плечи, — С тобой все нормально?

— Да. Порядок. Сейчас только отдышусь.

Руки и ноги стали ватными. Пришлось присесть. Татьяна засуетилась.

— Да что ж это… Эй! Позовите врача! Человеку плохо!

— Не надо, мне уже лучше.

Она присела рядом, приложила ладонь к моей щеке и посмотрела в глаза.

— Ты уверен?

— Да. Порядок. Идем назад.

— Ты расстроился из-за каких-то моих слов, да?

— Не бери в голову. Ты все правильно сказала.

— Насчет боли? Ты из-за детей расстроился?

— Говорю же, не бери в голову. Все, мне уже намного лучше. Пошли.

— Что это было? Сердце?

— Не знаю. Такого раньше со мной не было никогда?

— Ты побледнел. Похоже на сердечный приступ. Тебе нужно срочно у кардиолога провериться. Я скажу Аглае…

— Нет. Никому ничего не говори, пожалуйста.

— Но почему? Николай, это сердце! С такими вещами не шутят! А если инфаркт? Ты же умереть можешь! В таком эмоциональном состоянии, как у тебя, сердечные приступы вообще не редкость!

— Мне умирать пока нельзя, — усмехнулся я, — Но говорить мы пока ничего никому не будем. Хорошо? Может это просто невралгия какая-нибудь прострелила. Или эскалоп был не свежий. А мы, в первый же день, начнем привлекать лишнее внимание. Не стоит.

— Ну, да, — хмыкнула Татьяна, — Только успела обрадоваться, что появился хоть кто-то, с кем можно интересно провести время, и он тут же собрался склеить ласты. Везунчик я, ничего не скажешь. И это тот человек, который пять минут назад переживал о каких-то мнимых массовых самоубийствах в отделении.

— Хватит уже. Не дуйся. Никакие ласты я склеивать не собираюсь. Какие у нас планы на вечер? Только не говори, что вы тут по вечерам в шахматы играете. А то я инфаркта даже дожидаться не буду. От скуки помру.

— Нет, — капризным тоном ответила Татьяна, — Шахматы для нас — слишком сложная игра. Мы чемпионаты по лото устраиваем. Кто проигрывает, тот кончает жизнь самоубийством.

— О! Это уже куда интереснее! Прямо таки «русская рулетка»!

— А ты как думал? Мы же в элитном дурдоме, как ни как. И развлечения должны быть соответствующими.

Глава 5. Дурацкие фильмы

Мы вернулись в корпус в хорошем расположении духа. Нужно было отвлечься от разговора в парке, и я беспрестанно фонтанировал абсурдными шутками, на которые Татьяна реагировала не менее абсурдными, но все равно смешными репликами. Мы смеялись и перешучивались, пока не добрались до дверей своих комнат.

— Неплохой, в целом, денек получился.

— Еще бы! — продолжал я играть роль эдакого искрометного остряка, — Тут тебе и ресторан с милой дамой, и свидание в парке! Кстати, позвольте проводить вас до дома, девушка!

Она чуть заметно улыбнулась и серьезно сказала:

— Я рада, что ты теперь будешь жить рядом.

— Да, ты говорила. Я тоже рад. И благодарен за твое внимание. Ты очень помогла.

— Да не за что, — смутилась она, потупила взгляд и поправила локон, упавший со лба, — Обращайся.

— Увидимся?

— Угу.

— Хорошо. Тогда я отдыхать?

Она кивнула. Ее лицо было каким-то грустным и смущенным.

— Все нормально?

— Да. Все хорошо, — с той же грустью сказала она, — Пока.

А затем быстро, словно школьница, чмокнула меня в щеку и юркнула к себе в комнату. Я удивленно хмыкнул и вошел к себе. Через пару часов после ужина в дверь постучали.