— Что ты сделал, братец?

— Чудаковатая, — сказал кто-то тем же мужским голосом.

Кажется, в прошлый раз меня встречал студент. Сейчас же вообще никого не было. Пусто.

Но тогда кто говорил?

— Покажись.

— Так я не прячус-сь.

— Тогда почему я тебя не вижу?

— Не на арку смотри, на меня смотри. Не на другую арку. Да что ты вертишься, крутелочка? Здесь я, туточки.

Я остановилась. Придирчиво окинула взглядом свои ноги, руки, плечи на предмет возможных разговорчивых прилипал. Начала исследовать пол, пространство рядом.

— Мелкая и не очень умная. Просто мелкая, а потому и не умная. А была бы не мелкой, то и ум появился бы. Я здесь, — что-то зашевелилось на моем лбу.

Я вздрогнула, сбросить нечто, но оно вцепилось в мою ладонь. Затрясла рукой.

— А-а-а, — завопило это зеленое непонятно что.

И чем дольше я махала кистью, тем громче становился голос, пока не пришлось уши зажать.

— Вообще тупенькая, — с отдышкой сообщило это. — Зачем так трясти? Мои старые кости не переживут такого обращения. Ударюсь, что потом делать будешь? Я же за тебя, с тобой, а ты…

— Дурдом, — ошарашенно прошептала я, разглядывая огромного кузнечика с самыми настоящими зрачками и белками на глазах. Словно ему человеческие вживили.

— Нет, у меня другое имя, — заговорил он, потоптавшись на моей ладони. — Октониус дир Пиппероли Великий.

— Как сыр?

— Как правитель Нории, бездарь! Мелкая такая, глупая, но теперь у тебя есть я. Разрешаю встать на колено.

— Еще чего.

— Поклонись тогда, перед тобой сам Октариус дир…

— Пофиг, — фыркнула я и зашагала к аркам.

Слишком много времени на него потратила.

— Я услышал в твоем голосе пренебрежение, мелкая. Извинись. Я буду снисходителен и прощу твое невежество.

Пришлось трухнуть рукой, чтобы он замолчал. Но это произвело ровным счетом обратный эффект.

— Какая неслыханная дерзость. Как посмела, а? Я тебя, мелочь необразованная, спрашиваю!

Слушать его не имело смысла. Я уже двигалась вдоль арок и старалась уловить малейшее изменение в их нутре. Хотела бы еще понять, как именно попала сюда, однако во время пробуждений брата сознание никогда не работало, а потому вспомнить события мне было не суждено. Значит, просто строим предположения и принимаем все за должное.

— За мое спасение я готов был одарить тебя своим присутствием. Но ты…

— Спасение? — переспросила я, прислушиваясь к ощущениям.

Все, как в прошлый раз. Замогильный холод, нечто спокойное и тихое, а потом мрачное, жуткое, обволакивающее душу…

— Ты сама пришла ко мне, за мной, я сразу понял. Ворвалась следом за нашим мучителем, затрясла его, что-то спрашивая про изъятие души.

— Изъятие, — тихо повторила я, точно помня о мужчине и его соседе, Ларне. Видимо, именно к нему Рьян побежал.

Зачем? Чтобы достать себя из меня и окончательно умереть? Неужели ему сложно подождать? Я найду способ! У меня уже есть все необходимое для исполнения задумки, и оно хранилось в моей сумке. Осталось лишь добраться до Рианда Хэрийнса, взять кинжал и…

— Что было дальше? — поинтересовалась, двигаясь дальше вдоль арок.

Вот в меня оросило брызгами, затем было жарко-жарко.

— Мучитель сказал, что он обычный потрошитель. Показал на бедного Йорси, растянутого на столе — бедолага, не заслужил подобной участи. Но скажу сразу, что соврал он, как есть соврал мучитель наш. Он не простой потрошитель, — понизил кузнечик голос до заговорщицкого шепота, будто нас здесь могли услышать. — С заковыринкой.

— Это как?

— Эксперименты ставил, вот. Переселяет сознания живых существ, таких как я, в простых животных. А потом терзает их. Бедный Йорси! Я очень рад, что ты пришла на мое спасение. Сразу все понял, ведь меня не могли бросить мои почитатели. Ты мой почитатель, я прав? Прав, конечно.

Я вдруг осознала, что давно не двигалась. Стояла у голубой арки и дышала полной грудью, будто не могла насладиться. И ведь ничего особенного больше не происходило. Лишь упоительная чистота, которая мне нравилась.

Оно?

Обернувшись на пустую площадку, на звезду над ней, я зашагала дальше, но сразу вернулась.

Эта чистота манила. До боли в груди хотелось снова ее почувствовать, проглотить, заставить бежать по венам, чтобы окрыляла и делала тело легче. А ведь это не мое письмо, я даже не применила никакого зелья, не притворялась другим человеком, значит, и чувствовать ничего не должна.

Однако чувствовала.

— Твое, чего медлишь? — изрек кузнечик. — Потопали уже, не нравится мне это место. Надоело в закрытых помещениях сидеть, хочу на природу. Давай на природу, мелкая!