— За ним послали, я знаю. Но эти колыбельные не помогут тебе сейчас. Для этого слишком поздно. И его до сих пор нет. Кто знает, может он и не приедет вовсе. Может быть он уже мертв… Там… Кейт, там местные собрались целой армией и пытаются перейти Мост, и Тодд, вроде как, пытается им помешать. У него настоящая война там сейчас, он не может. Нам нужно самим что-то решать и что-то делать самим. Кейт, послушай… мне не меньше тебя нужен этот ребенок. Но его уже не спасти. Но я не хочу потерять тебя. Пусть даже это сломает все мои планы.

Говард…

Он осторожно гладит ее по волосам. Подбородок у него дрожит. Он, конечно, временами та еще сволочь, но он ее брат…

— Мы поедем домой, Кейт. Там хорошо… И скоро настанет весна. Ты бы знала, как я устал от этого снега и ветра! Когда мы вернемся, уже начнут распускаться сады. Вишня и абрикосы… и апельсины… Большой апельсиновый сад на холме. Мы пойдем туда гулять. Как в детстве. И запускать кораблики в ручьях. Ты помнишь? Помнишь, мы сами с тобой делали корабли…

До слез.

И эти воспоминания как чудесный сон. Но…

Нет.

— Нет, Говард, пожалуйста. Нет. Еще немного. Он придет и…

И больше нет сил, потому что боль накатывает снова. И Кейлен глухо стонет.

Нет. Еще немного.

Если какая-то, хоть самая слабая надежда есть… еще чуть-чуть. Кейлен как-нибудь выдержит.

Ей вдруг кажется, он уже близко, он сейчас придет.

Придет, и все будет хорошо.

Только потолок над головой кружится, и она начинает проваливаться куда-то в пустоту. И это никак не удержать.

* * *

— Кейлен! Кейлен, слушай меня… — теплое дыхание в ухо, сбивчивое, хриплое, со свистом, словно у того, кто говорит, тоже не осталось сил, словно он бежал… — Кейлен, все будет хорошо, слышишь! Все хорошо.

Она чувствует его руки.

Он кладет одну ладонь ей на живот… вторую на лоб, и осторожно гладит волосы. Все хорошо.

Его пальцы чуть влажные, но он быстро вытирает их о простыню… кто-то вроде злобно шикает на него, но… или кажется?

— Кейлен, слушай меня. Ничего не бойся, я вытащу тебя. И ребенка… сейчас, не бойся. Мы все сделаем. Я кое-что умею, не бойся. Сейчас ты полежишь, послушаешь песню… не колыбельную, другую… не важно. Главное, верь мне. Все будет хорошо. Ты слышишь? А потом, когда я скажу: «Пора», ты соберешься, изо всех сил… соберешься и вытолкнешь ребенка из себя. И все закончится. Но это нужно сделать за один раз. На второй, боюсь, у меня тоже не хватит сил. Слышишь? Посмотри на меня. Кейлен.

Она пытается открыть глаза, сосредоточиться, посмотреть.

Просто чтобы поверить.

Удостовериться, что это происходит на самом деле, что это не послышалось, что это не сон.

Его лицо… на нем полосы, словно пятерней провели, то ли грязи, то ли крови… темно и не разобрать. Взъерошенные волосы. Глаза… словно чуть светятся изнутри, но это не пугает… отчего-то нет, так и надо… Он все еще тяжело дышит, пытается отдышаться… Он бежал к ней? Бежал.

Он понимает, что она видит его, и улыбается.

— Сейчас отдыхаешь, — говорит он, — а по моему сигналу — толкаешь изо всех сил. Поняла?

— Он жив? — только и выходит спросить.

Тодд кивает.

— Да, я чувствую, как бьется его сердце. Совсем слабо, но бьется. Времени у нас нет, одна попытка. Постарайся, хорошо? Ты справишься.

— Да, — кивает она.

Словно не на самом деле все это. Словно сон. Почти невозможно. Но так даже лучше, во сне возможно все, любые чудеса.

— Тогда сейчас закрой глаза.

Она закрывает.

И он тихо-тихо поет.

Да, это другая песня. Но от этого становится хорошо, и все тело наполняется теплом. Тепло и легкость. И становится легче дышать. И это тепло, оно собирается внутри, копится, растет, но не жжет, не становится горячо. Словно новой жизнью наполняет. И хочется уже что-то сделать, вот сейчас…

— Подожди, — шепотом говорит он. — Подожди, еще чуть-чуть. По моей команде.

И поет снова.

И вся боль, весь страх уходят, становится так хорошо… почти нереально. Вокруг свет…

— Еще чуть-чуть…

И он рисует на ней, прямо на коже, какие-то узоры… древние руны? На ее животе. На мгновение в этом видится что-то неприличное… разве мужчина может так? Но только на мгновение. Совсем не до этого сейчас.

— Давай! — требует он.

Вдруг словно огонь льется в ее тело. И она кричит. Так громко и так отчаянно, как, кажется, давно уже не могла. Все тело напрягается в едином порыве. И разом возвращается боль.

— Давай! — требует Тодд. — Давай же!

И она…

Она очень старается. Изо всех сил. Очень-очень… Но никак не выходит. И так плохо, что невозможно терпеть… и…

Нет.

Кричит.

Ничего не выходит.

— Я не могу, — всхлипывает отчаянно. — Я не могу, прости.

— Ничего, — говорит Тодд. — Сейчас расслабься, чуть отдохни и потом еще.

— Ты говорил… один раз…

— Забудь, — он гладит ее волосы. — Ничего не бойся. Попробуем еще раз. Закрой глаза.

Она закрывает. И он поет ей эту песню снова.

Но только в конце кажется, у него самого уже дыхания не хватает и не хватает сил. Хрипло, слова даются с трудом. Чувствует, как его руки дрожат и все больше.