И разом накрывает тишина.

Тодд проснулся со странным ощущением тепла и покоя. Было хорошо. Легкость во всем теле, ничего не болит, даже ребра, и так легко дышать.

Спокойно. Словно теперь все точно будет хорошо, все закончилось.

Счастье…

Странное, даже обманчивое ощущение.

Потому что не закончилось.

Или он умер и поэтому так?

Тодд приоткрыл глаза.

Он лежал на кровати. Мягкий, приглушенный свет. Небольшая комната, светлые стены…

Рядом сидит женщина…

Тодд не понял, не поверил сразу. Как это возможно? Или ему просто кажется, у него видения после всего, что было? Он сходит с ума?

Но если тролли забрали его, если он здесь, то почему бы и нет?

Женщина протянула руку, коснулась его пальцев, погладила. Улыбнулась так мягко.

— Ты проснулся, — тихо сказала она.

У нее нежные пальцы и глубокий певучий голос. Все, как он помнит. Вот так же она пела ему колыбельные.

— Мама?

Так не может быть.

Почти до слез.

— Я скучала, — сказала она.

Потянулась ближе, погладила его волосы. От ее прикосновений разливалось тепло.

Это правда?

Тодд моргнул.

— Ты совсем не изменилась, — шепотом сказал Тодд, пытаясь все осознать.

— Изменилась, конечно, — немного грустно улыбаясь, сказала она. — А ты стал совсем взрослым, мой мальчик. Стал мужчиной.

Это было так…

До боли в сердце.

«Я тоже скучал». И «Как ты могла уйти?! Мама, как! Мне тебя не хватало!» Но Тодд давно не ребенок для таких слов. Он и сам знает, почему она ушла, все понимает. Шона дочь Гудайрид была слишком нечеловеком. В деревне, где они жили, ее побаивались, обходили стороной. И ее, и Тодда, и отца. Дети не хотели с Тоддом играть. Он столько дрался в детстве, что, наверно, и дня не проходило без новых синяков. Одно хорошо — всегда был сильным и крепким парнем, слишком уж явно задирать его побаивались.

Отца сторонились тоже. Без открытой агрессии, но…

Как долго можно так жить, когда ты не свой и не чужой? Когда тебя сторонятся, отводят глаза?

Тодд был ребенком и просто принимал как есть. Было как было. А у отца с матерью чем дальше, тем чаще случались ссоры. И даже тогда он не мог никого из них винить, потому что видел, что происходит. Дело даже не в них самих, просто не смогли справиться.

Помнит, как мать плакала, а отец кричал, пытался что-то доказать ей. Потом мать кричала, а отец хмуро сидел за столом… Помнит, как мать сидела, уткнувшись отцу в плечо, а он гладил ее по волосам, успокаивая. Они любили друг друга, но не вышло, не смогли.

А потом она ушла. А Тодда с отцом лорд Ульвар позвал к себе. Лорд давно звал, но отец отказывался. А тут…

Сейчас он снова…

И это как-то безумно вдруг. Оглушает. Нереально. Словно все это сон. Так, что в глазах слегка плывет.

Тодд попытался взять себя в руки. Собраться.

Приподнялся на локтях.

— Где я? — спросил он.

— В Троллхеймене, — сказали от дверей.

И Тодд вздрогнул, мгновенно сел, нега и тепло рассеялись разом.

У дверей стоял тролль. И даже сложно сказать, что в нем такого нечеловеческого было — высокий, мощный, хотя не слишком уж больше обычного, желтые глаза… но совершенно точно он не был человеком.

— Очнулся, — чуть заметно усмехнулся тролль. — Это хорошо, а то у нас мало времени. Значит, ты приехал сюда как лорд Последнего утеса?

— Я не лорд, — сказал Тодд, выпрямляясь, хотелось встать, но пока был не слишком уверен в своих силах. — Я командир гарнизона, так что за охрану и безопасность отвечаю я. Последний утес принадлежит сейчас новорожденному лорду Аарону Марнаху, но он слишком мал, чтобы как-то говорить за себя.

— Она назвала его Аарон? Что ж… — и усмешки в голосе тролля чуть больше. — А ты не лорд? Тогда кто послал тебя?

— Никто, — сказал Тодд. — Это мое решение.

— Я слышал, ваш король послал в Утес лорда Сазерлана, чтобы отдать эти земли ему.

— Да, — сказал Тодд. — Но я убил его.

— Убил? — тролль откровенно смеялся над ним. — Почему?

— Защищал лорда Аарона, — холодно сказал Тодд. — Я поклялся служить и служу верно.

— Как верный пес. Что ж… Я слышал уже. А ты… хм, мог бы получить больше, ты знаешь это? По нашим законам отвечать полагается скорее сыну и наследнику, чем кому-то еще. Но в тебе тоже есть эта кровь и ты пришел сам, так что мы готовы принять твой выбор. И еще тебе стоит знать — мы не убиваем младенцев, что бы ты там ни думал. Но мы забрали бы ребенка сюда, и со временем, повзрослев, он бы отработал долг отца. Своей службой. Это не рабство, личную свободу он бы не потерял. Он служил бы, как ты служишь своему господину, я своему. Но ты решил приехать вместо него. С тобой иначе, ты не ребенок. Ты был рядом, мог вмешаться, но не сделал ничего. Тебя, скорее всего, приговорят к смерти. Ты готов умереть?