«Прости, Лисси, прости. Я не смогла, не смогла… Я все-таки слабая…»

Бальтазар благодарить не станет, да и не нужна им его благодарность, но пусть оставит их в покое. Пусть возвращается в столицу, ездит на охоту, пирует…

«Отнимает невинность! — подсказал жестокий голос, и звучал он как голос Елисаветы. — Убивает невиновных!»

— Замолчи! — крикнула Эвелина вслух.

Она неслась по подлеску куда глаза глядят. Ветки цеплялись когтями за плащ, хлестали по лицу, оставляя царапины. Каким-то чудом Эвелина не запнулась о торчащие коряги, не угодила ногой в ложбину, не улетела в овраг. Она не вспоминала о Дегаре, не искала его. Он сам догнал ее, схватил в охапку и долго стоял, дожидаясь, пока рыдания стихнут.

Эвелина вжалась лбом в шершавую суконную ткань куртки. Кровоточащие ссадины горели огнем, но Эви была рада этой боли, которая не давала уплыть в забытье. Дегар пах как нагретое на солнце железо, и она надышаться не могла этим запахом. Но вот он отстранился и бережно провел кончиками пальцев по ее лицу, убирая налипшие пряди волос.

— Надо умыться, — сказал он.

И все. А Эви ждала укора, хотя бы осуждающего взгляда. Да что там, она заслужила и парочку крепких слов! И приняла бы их с благодарностью.

— Я жалкая слабачка… — выдохнула она. — Не смогла…

— Я знаю. — Дегар не дал договорить, поцеловал горячий, вспотевший лоб.

Эви сжалась от этой ласки, но вместо того, чтобы отпрянуть, скинуть руки, оттолкнуть, вдруг поднялась на цыпочки и нашла ртом теплые губы Дегара. Обветренные, пахнущие травяным отваром и дымом. Она изучала их, пила их, будто целебный напиток, принимала по капле, как самое сильное средство от боли в располосованной душе. И он отвечал так же нежно, точно касался крыльев бабочки, помня о том, какие они хрупкие.

Эвелина не знала, сколько прошло времени. Она закрывала глаза, и ей казалось, что наступила ночь. Потом сквозь кроны деревьев пробивался солнечный луч, и чудилось, будто снова настало утро. Ветер гладил разгоряченную кожу, шептались травы, в глубине леса затенькала притихшая было птица.

— Не спрашивай, — попросила Эви, пряча лицо на груди Дегара. — Я не смогу объяснить.

Эви надела обсидиановый перстень на палец Дегара, заставила наклониться и застегнула на его шее сапфировое ожерелье. Рубин и браслет с изумрудом оставила себе.

— Вот теперь честно, — улыбнулась она. — Если Бальтазар вернется, кто-то из нас успеет спастись и унести два артефакта.

Король Ферранда страшный человек, а что будет, если в его руках сосредоточится великая сила, о том и помыслить жутко.

Эвелина так привыкла, что темная фигура крадется за спиной, прячась в тени деревьев, что и теперь нет-нет да оборачивалась. Ей мерещилось, что она замечает краем глаза движение: то качнется ветка, то вспорхнет пичуга. Но то был лес, живущий своей жизнью. Бальтазар ушел.

Разноцветная нить, сплетенная из четырех, уверенно указывала на север. Границы между королевствами Пяти Лепестков были условными, и по расчетам Эви путники ступили на территорию Риталии еще утром. Лес ничуть не отличался от леса Ферранда, те же лиственные деревья, но сделалось ощутимо холоднее, так что Эви сунула зябнущие руки в рукава, соорудив из них подобие муфты, и даже Дегар застегнул куртку.

— Я думала, что Риталию называют северным королевством просто для красоты. Ведь Пять Лепестков еще зовут Южным Цветком, — рассуждала Эви. — Говорят, дальше лежат земли, где почти не бывает лета… Но они далеко, очень далеко. Почему же так холодно? Ведь конец весны.

Дегар молчал. Да что тут скажешь? Эвелина и сама не знала ответа. Почему светит солнце, на небе ни облачка, а мороз пробирает до костей, разве что пар изо рта не идет. А самое удивительное, что с каждым шагом путники точно возвращались в зиму.

Листья уменьшались, сжимались, пока не спрятались обратно в почки. Пышная трава, в некоторых местах успевшая вымахать до пояса, делалась все ниже — до колен, до щиколоток, а потом будто втянулась в землю. Они брели по пустому обнаженному лесу, застывшему в вечном зимнем покое. Лишь на юге виднелась зеленая дымка, окутавшая деревья.

— Это неправильно, — прошептала Эви. — Это магия!

— Это Гристринс, — кивнул Дегар. — Мы близко.

Так вот он какой — артефакт, чья сила холод! Он куда могущественнее своих братьев.

— Не понимаю, здесь нет ни города, ни хранилища. Не мог ведь правитель Риталии просто оставить его в лесу?

Дегар качнул головой: он думал.

— С другой стороны, — продолжала Эви, — едва ли он обрадовался такому подарочку. Холод хорош для погреба, чтобы вино не испортилось, а когда в погреб превращается дворец …