— Еще рано говорить, на кого она больше похожа.

— Я думаю, бабушка и дедушка сразу разберутся.

Прикрыв глаза, я едва не застонала.

Свекровь, — чтоб ей жилось долго, хорошо и как можно дальше от Аргарайга, — за эти месяцы окружила меня такой всепоглощающей любовью и поддержкой, что едва не задушила. Понимаю, женщина уже отчаялась увидеть сына женатым и счастливым, но это не повод сводить с ума своей опекой.

— Не переживай. Уже завтра они вернутся к себе, — хмыкнул муж, поняв, какие мысли сейчас крутились у меня в голове. — Лишь взглянут на младшую внучку и уедут.

— Обещаешь? Я ничего не имею против твоей мамы, но… иногда её слишком много.

— Я уже провел с ней беседу. И не одну. Поверь — она поняла.

— Надеюсь.

Закрыв на минуточку глаза, я внезапно поняла, что уже не могу их открыть.

Двенадцать часов изматывающих родовых схваток всё-таки дали о себе знать. И хотя я бы промучилась еще больше ради того, чтобы взять свою малышку на руки, всё равно страшно устала.

Папа жил с нами. Лечение демонов и специальные источники исцелили его тело, но разум… Он узнал меня, вспомнил все, но пытки Брэндона сыграли свою роль. Папа изменился, стал другим. Более тихим и закрытым.

Он мог сидеть часами, смотря в одну точку, и ни на что не реагировать. Мейнор сразу приставил к нему слуг, которые следили, чтобы он ел, пил и спал. Иначе папа мог просто все забыть.

А еще его мучали кошмары. Такие страшные и жуткие, что он просыпался с криками, до крови царапая себе грудь, словно пытался добраться до сердца.

— Это я виноват в произошедшем, Николетта, — произнес папа при нашей первой встрече в Аргарайге. — Я создал Брэндона.

— Ты не мог знать… — попыталась возразить я, сжимая его руку.

— Я не хотел знать. Не хотел думать, какую боль ему причиняю. Для меня… для меня он был всего лишь пешкой в руках. Я ведь мог его полюбить. Мог к нему привязаться… уже привязался. Но никогда ему об этом не говорил.

— Папа, ты не виноват.

— Виноват. После смерти твоей матери, я закрылся, спрятался от всего мира. Моей единственной целью было защитить тебя. Любыми способами. И своими поступками я сам тебя чуть не убил. Мне нет прощения.

На новость о нашей свадьбе с Мейнором папа никак особо не отреагировал.

— Может это и хорошо, — кивнул он, взглянув на Мейнора. — Знаешь, я все больше думаю, что если бы Ариенн тогда выбрала не меня, то сейчас бы была жива. Ты смог бы её защитить. От всего мира скрыть. И Николетту в обиду не дашь. Это хорошо.

Не знаю, чего я ждала, но это его равнодушие болезненно кольнуло в груди.

— Пойми, ему тяжело. Восстановление займет много времени. Он очнется. Обязательно очнется, — принялся утешать меня муж, когда мы вышли из комнаты.

Мейнор сразу почувствовал мое состояние и боль, которую я так отчаянно пыталась скрыть.

— Он стал… таким чужим. Я не узнаю его, — прошептала я, уткнувшись мужу в грудь и прерывисто вздохнув.

— Дай ему время.

И Мейнор вновь оказался прав.

После родов мне дали возможность отдохнуть. И Мейнор лишь через сутки позволил желающим увидеть нас с дочкой.

Я внимательно следила за реакцией папы, отмечая каждый жест, каждый шаг.

Вот он подошел к люльке, склонился, изучая спящую внучку. Смотрел долго, пристально. И с лица постепенно исчезало равнодушное выражение. Глаза заблестели от непролитых слез, а губы задрожали, пытаясь сложиться в первую за столько времени улыбку.

— Ник, — прохрипел он, поднимая на меня осмысленный и такой знакомый взгляд. — Она же… она же так на тебя похожа. Просто один в один… ты же… ты же была такой же. Я помню.

Брэндон ждал суда в тюрьме Лагарта вместе с остальными заговорщиками. Судебный процесс был долгим и изматывающим, но уже подходил к концу.

Мы увиделись через четыре месяца после рождения малышки, когда и я и она достаточно окрепли для путешествий.

Мейнор просил не ездить, но я не могла остаться в стороне. Мне надо было увидеть его, поговорить. Именно сейчас, когда власть Пустоты ушла и Брэндон вновь стал моим братом, другом.

— Тебе не стоило приходить сюда, Ник, — произнес он. Стоило мне спуститься в подземелье и застыть у его камеры.

Брэндон сидел на узкой кровати, равнодушно глядя перед собой. Лицо вернулось к нормальному цвету, давно зажили те жуткие шрамы и раны. Он снова был собой.

— Я не могла не прийти.

— Ждешь извинений?

Брэндон все-таки взглянул на меня.

Ненависти больше не было. Какая-то обреченная усталость и принятие.

— Нет. Это я должна извиниться перед тобой.

Он молчал, никак не реагируя на мои слова.