Ведь для меня изменилось все. Даже прием пищи. Подозреваю, что та каша, которую здесь называли едой, в принципе была холодной безвкусной жижей, но, клянусь, даже "прелестные деликатесы" из королевского приема не принесли бы мне радости. Разве что тот, любимый десерт Его Бывшего Королевского Величества… Ох, я даже сожалела, что Гершандт не поделился этим убийственно вкусным лакомством со мной.

Стоит ли удивляться, что я почувствовала нечто сродни облегчению, когда прочла краткий приговор — смертная казнь.

— Леди Анна, это вам печенье от дочери, старшенькой моей. Полночи у плиты простояла. Она, правда, передумала вам передавать, так как оно подгорело, но я все равно взял для вас пару. Она ведь так верит в вас.

Я с трудом взглянула на охранника, что принес мне приговор на ознакомление, удивляясь, что он еще тут. Я не могла разглядеть его лицо, даже тусклое пламя свечи резало глаза. Мужчина, казалось, не собирался уходить. О чем он вообще говорил? Ах да, печенье. Гвареец протягивал мне мисочку с угощением и, очевидно, теперь ждал, пока я попробую творение его дочери.

Я поблагодарила и показательно откусила половинку. Подгорелые, да. Поэтому шоколад стал горьким. И твердые. А еще почему-то соленые. Словом, печенюшки у девчонки точно не задались. Но я стоически дожевала и даже взяла еще одну. Этот ужасный вкус неожиданно показался таким отрезвляюще живым, что я даже почувствовала вину. Ведь по непонятному капризу Всевидящего моя жизнь вдруг перестала быть лишь моей. И даже если Анне Чаус — бывшей адептке Королевской академии магии хотелось поскорее сгинуть в небытие, то Анне Чаус — Леди в алом, такая слабость была непозволительна.

Потом же я почувствовала свободу. Неимоверную, нереальную! Этот Урхов приговор ведь сделал меня по-настоящему свободной. Вольной делать абсолютно все, о чем я раньше и помыслить боялась, даже опасное для жизни. И пусть я теперь инородное тело с испепеленной душой в этом преисполненном надежд и веры мире, но ведь для многих таких вот девочек и девушек еще все впереди. Я должна им помочь, поддержать хоть как-нибудь! Только как? Если я даже сама себе теперь не принадлежу?

Вот такая злая насмешка судьбы: почувствовать свободной я смогла себя лишь в закрытой смрадной камере, за шаг до могилы. У меня теперь есть желание, но нет ни малейшей возможности сделать для будущего аратских женщин хоть что-нибудь. Хотя…

Филипп был прав, считая, что моя казнь может покончить с алой лихорадкой. Покончить — да, но вот как? Ведь исход может кардинально различаться. И какой он будет — зависит лишь от меня. То есть, если женщины Араты увидят меня сломленную и разбитую, это, скорее всего, приведет к разочарованию, постепенному угасанию протестов и вскоре все вернется на круги своя. Но если я буду непокоренной и непобедимой — хотя бы внешне, то это вполне может послужить искрой, катализатором, что приведет к пожару, или даже к взрыву. И тогда не успеет Филипп даже пискнуть, как алый флаг будет развеваться над королевским дворцом вместе с его перепачканными страхом панталонами.

Резкий скрежет металлической ручки и лязг дверей заставили перевести мой взгляд на вошедшего. Феликс. Феликс? Без его вечной улыбки узнать парня было трудно.

— Анна! Я организую твой побег, даже если ты будешь против! — решительно выпалил принц, будто до этого мы уже битый час спорили. — Сейчас ты не можешь здраво мыслить. Поэтому это решение я приму вместо тебя. Пойми, чтобы проверить лечит время или нет, нужно это время иметь. И побег тебе его даст. А дальше — посмотрим, — Феликс выдохнул и опасливо взглянул на меня. — Ну, что скажешь?

— Я согласна.

— Согласна!? — парень наклонился ко мне, будто не расслышал. — Что ж, э… Прекрасно! Просто я предполагал, что ты можешь упрямиться, смириться с приговором, раз Арденс…

— Феликс… — я прикрыла глаза, которые тут же подозрительно защипало, и покачала головой. Я решила бороться и на это моих сил хватит. Но вот говорить или даже слушать об Арденсе… Нет, на это я не способна.

Принц сжал губы и попытался меня обнять. Но я и тут отстранилась. За все дни заключения — сколько их прошло точно, я не могла сказать — я не проронила ни слезинки. Однако любое проявление жалости или сочувствия тут же прорвут сдерживаемую лавину рыданий.

— Словом, лучше всего засаду организовать в горах. Там узкая тропа, охрана в шеренгу по одному. Главное, успеть до крепости Висельников, ведь вокруг нее нейтрализующее магию защитное поле и…

— Погоди. Крепость Висельников? Та самая, что у Дракового ущелья? — Честно, мне стало смешно. В Арате много тюрем, в том числе для смертников. Но Филиппу, похоже, захотелось зрелищ.

— Да, тебя разве не оповестили?

— Дай угадаю, а под конец мне предложат прогуляться по "мосту"? — я уже не сдерживала смех, хоть и вышел он скрипучем и больше похожим на плач гиены.

— Слушай, а неплохо было бы, если ты вдруг взлетела драконицей, как в той легенде… — размечтался принц.

— Неплохо, — легко согласилась я. — Только легенда об Истинной — это лишь выдумки. Арата на самом деле разбилась, а Драк Всемогущий сошел с ума от горя. Так что действительность немного отличается от красивых сказок, Феликс.

— Уверенна? Я слышал иную версию…

— Уверенна, мне лорд Бальтазар говорил.