Передумав будить Снурфа, я лениво подобрал потрёпанную книгу в синей обложке. Написанная странным прихотливым почерком, она повествовала об алхимике Роберто де Ильги, сильно любившем свою дочь Вакку, которая по печальному стечению обстоятельств оказалась на пороге смерти. Заботливый отец готовил ей снадобье за снадобьем, и вот одно, прозрачное, как роса, на короткий срок вернуло Вакке утраченное здоровье. На этом месте, позабыв о рассеянности, владевшей мной до этого, я впился в книгу глазами. Как бабочка, вспорхнула Вакка со смертного ложа, но Роберто де Ильга был хмур, зная, что это ненадолго. Её жизненные тенета могли разорваться в любую минуту, и он ломал голову, как исцелить своё дитя. Перепробовав все доступные ему травы и припарки, алхимик обратился к ведьме из древнего леса. Она практиковала чёрную магию и была сведуща во многих таинствах. Ведьма приняла Роберто и, выслушав рассказ о его печали, протянула ему животворящую кровь эльфа, способную излечить любую хворь. Но, прежде чем уродливая рука отпустила пузырёк, Роберто де Ильги получил страшное предостережение. «Выпивший крови дивного рода да познает муки неотступные и непрекращающиеся! Таково заступничество сгинувших альвов». Не было у алхимика другого выбора, и он согласился взять кровь за цену своей жизни, которую ведьма потребовала взамен драгоценному пузырьку. Позже Вакка вкусила из хрустального кубка жидкость, благоухающую запахами леса. Её лицо исказилось, судорога прошла по телу, окостенели пальцы, боль вечной маской застыла на челе прекрасной девы. Жизнь стала ей невыносима и, не находя покоя, она кинулась с обрыва. Похоронив Вакку, Роберто де Ильги в глубокой депрессии пришёл к ведьме. Ему некого было винить в смерти дочери, кроме самого себя. Смотря на занесённый над его горлом ритуальный нож, алхимик с облегчением понял, что сейчас он освободится от тяжёлых оков горя, стискивающих его душу огненным кольцом.

Положив книгу себе на колени, я стал думать. В прочитанной истории описание самого зелья и его свойства были очень похожи на Живую Воду, восстанавливающую здоровье на неопределённый отрезок времени. Но Роберто ли де Ильги придумал этот настой? Использовавшаяся в этой истории как противоядие кровь эльфов мне никогда не встречалась, и это неудивительно. Утончённые создания исчезли задолго до моего рождения. Следовательно, взять её сейчас уже не откуда. Даже если предположить, что заветная кровь оказалась бы у меня, то разве дал бы я Серэнити выпить из чаши? Секундная смерть или вечная боль? Кто вправе сделать такой выбор за другого человека?

Пора обеда давно минула, и солнце клонилось к закату. Поколебавшись, я решил пока ничего не говорить Великому инквизитору о своих догадках. Удлиняющиеся тени и опускающиеся сумерки напоминали мне о скором отправлении в Железные Горы. Они прекрасно были видны из окна. Белые шапки снега украшали неприступные горные пики, тянувшиеся, покуда хватало глаз. Где‑то там обитают многочисленные кланы гномов, бесконечно делящих богатства подземного мира. Рубины, сапфиры, алмазы, изумруды – мне ничего этого не нужно! Желаю лишь добраться до Эмириуса Клайна и положить всему конец.

Мне не хотелось покидать библиотеку. С трудом заставив себя подняться со стула и пойти к выходу, я бесшумно закрыл за собой двери. Кое‑как найдя путь в столовую, я попросил чего‑нибудь поесть у перепачканного в муке повара. Показав толстым пальцем на одного из поварят, он распорядился, чтобы мне принесли разогретый куриный суп, мучные витушки с мясной подливкой и стакан горячего молока. Для Снурфа падали отдельную пиалу с телячьей печенью. Я ел не спеша, наслаждаясь последними часами покоя. На белом дне тарелки, под витушками виднелся милый рисунок – искусно выписанное дерево, а внизу – заросли мяты, цветки душистого горошка и люпин. Белобрысый мальчик сидел на дереве ел грушу. Сколько усилий было вложено, чтобы изобразить такое? Труд, не связанный с магией, войной или обретением могущества. На мгновение мне захотелось стать художником, выписавшим на посуде этого курносого мальчишку, и прожить самую обычную жизнь, имея семью, слыша звонкий детский смех и ощущая тепло родных рук. Для героев, избранных судьбой, этого ничего нет. Обречённые вершить судьбы мира, мы всегда остаёмся в одиночестве. Это плата за славу, за подвиги и за пролитую кровь. Честно ли это? Не знаю.

Разобравшись с запоздалым принятием пищи, я развернул сумку. Немым напоминанием о вчерашнем дне в ней лежал обломанный посох. Теперь я не смогу фокусировать через него свою силу воли. Конечно, он не стал полностью бесполезным, но служить, как раньше, он уже не будет.

Я перекинул котомку через плечо и, поблагодарив повара за еду, стал спускаться к выходу из замка. На площади толпились готовые выступить в поход гномы. Дурнбад ходил взад‑вперёд у длинной вереницы выстроившихся снежных барсов и переговаривался с их седоками на лундулуме. В хвосте пушистого строя стояли три запряжённые лошадьми телеги. Накрытые чёрными полотнами, обмётанными золотыми звёздами и соколами, они повезут тех, кто уже никогда не увидит блеска Железных Гор.

Моих друзей на оговорённом месте не было, и я сжал губы в тонкую линию. Не люблю непунктуальных людей! Вздохнув, я подошёл к Дурнбаду и поинтересовался, скоро ли отбытие.

– Мы собрались! Наши бороды расчёсаны, а секиры наточены! Осталась лишь формальность: принять от людей Эльпото’одо виру за смерть павших братьев. Кстати, ты когда‑нибудь ездил на снежных барсах?

Я отрицательно покачал головой.

– Плохо, – нахмурился старейшина войны. – Я должен научить тебя! Не пристало брату по крови не уметь такого дела! Твои приятели поедут в телеге, а ты – рядом со мной!