– Я видела, сколько тебе пришлось пережить во имя Всеотца и поэтому… Я… Я буду молиться о том, чтобы, когда ты умер, Урах сжалился над тобой и не обрекал бы на вечную муку Мира Тьмы. Возможно, ты заслуживаешь обновления… Бог Света всемилостив – найди сквозь черноту своей души дорогу к нему – раскайся, и он простит тебя. Его прощение станет для тебя величайшим даром – через многовековые мытарства в его чистилище ты обретёшь новую, чистую, незапятнанную жизнь. Ты родишься вновь, и у тебя появится второй шанс стать иным, светлым. Откинув нечестивую практику, преступное долголетие и ночь разума, ты выйдешь в день, на закате которого тебя будет ждать Мир Света.

– Попробую пока в этой жизни собрать побольше добрых дел, – улыбнулся я. – Вдруг потом многовековые мытарства сменятся на многомесячные.

– Подход правильный, – одобрила Великий инквизитор. – Но я сильно сомневаюсь, что ты сможешь искупить все свои грехи в этом обличии. Нет. Ты слишком грязный.

– Эй! Ты тоже, знаешь ли, давно не орхидея!

– Я образно.

– Ладно. Спасибо, что теперь не считаешь меня полностью пропащим.

– Не благодари. Я – за справедливость.

Отдохнув, взвалив сумки на плечи и подпоясавшись оружием, мы двинулись по неприветливым коридорам рудника. Часто под ногами попадались старые проржавевшие кирки и мотыги. Кое‑где валялись обломки необработанной руды, скорее всего, серебряной. Воздух был влажным и давно застоявшимся. Перебирая лапками, Снурф беспрерывно чихал, отчего его усы смешно подрагивали. Наша компания достигла развилки без каких‑либо опознавательных знаков. Все призадумались. Куда идти дальше? Конечно, можно довериться удаче и пойти наугад, но смысла в этом мало. Дурнбад чесал бороду и водил глазами от одного прохода к другому. Принюхавшись, гном наконец объявил, что ему кажется будто бы с левой стороны воздух менее затхлый, и, вероятно, что проследовав туда, мы выйдем к тачанкам. Начертав крест над облупившейся аркой, я на всякий случай отметил, что мы здесь побывали. Предусмотрительность не повредит! Выработки гномов ветвисты, можно в два счета запутаться в лабиринте их ходов и больше никогда не увидеть дневной свет.

Я топал, сильно пригнувшись. Народ Караз строил шахты, исходя из своего роста, и уж никак не из роста людей. Очередной раз, приложившись макушкой об шероховатый потолок, я вдруг ощутил, как по моим венам разливается едкая тревога. На меня нахлынул испуг замкнутого пространства. Клаустрофобия! Ты хоть откуда появилась во мне?! Ноги подкосились, а ладони сделались влажными. Ой‑ой‑ой! Я нахожусь глубоко‑глубоко под землёй, и существует большая вероятность того, что наша компания может потеряться в древнем руднике или не найти из него выхода! Вся мощь гор надавила на мои плечи, заставляя сесть и не двигаться. Меня раздавит! Да, вот прямо, как коровью лепёшку лопатой скотника! Сглотнув вязкий комочек слюны, я принялся бороться с заставшим меня врасплох страхом.

– Дыши, Калеб, дыши! Ты здесь из‑за тачанок! – шёпотом уговаривал я себя.

Когда всеми силами сосредотачиваешься на чем‑то одном, другие мысли волей‑неволей отступают на второй план. Спустя оборот секундной стрелки боязнь покинула дрожащие лодыжки, и я снова двинулся вперёд. По моим подсчётам мы шли уже не меньше часа, когда у меня под сапогом что‑то хрустнуло. Склонившись, я поднял осколки трухлявого черепа: а вот это уже не к добру. Рассказав друзьям о находке, я попросил всех удвоить бдительность. Хотя чего нам опасаться? Я излишне мнителен? Пыльную простыню здесь нарушаем только мы. Длинный изгиб грубой плитки неожиданно привёл нас к тупику. Из‑под наваленной груды камней торчало несколько скелетов в шахтёрских касках – видимо обвал застал бедолаг совсем не вовремя. Наверное, очень грустно обрести могилу в таком месте.

Посовещавшись, наша компания разместились на привал. Я уселся неподалёку от истлевших останков и облокотился на стену. Хотелось есть и спать. Сколько мы уже бродим по этим низким катакомбам? На всякий пожарный случай было решено выставить часовых – Серэнити заявила, что у неё нехорошее предчувствие, и я разделял её ощущения – уж больно всё тихо вокруг, всё нетронуто и слишком спокойно.