– Тогда близится время проявить себя в деле. Когда придёт Фчифчи, заставь её признаться Шоб‑Коб‑Дубу в любви. Если всё пройдёт как по маслу, смело заноси свой кинжал в список моих бесценных предметов. Обещаю тебя лелеять и всячески оберегать от ржавчины.

Я подложил сумку под ноги скелета.

– Ради безопасности старухи я не буду вынимать тебя наружу. Вдруг ты затаил на неё некую неприязнь… Понимаешь, гномы хорошо затачивают сталь.

– Ты думаешь, я такой дурак, что променяю секундное удовольствие на тысячелетия, проведённые под какой‑нибудь корягой? Не смеши! Ты же выкинешь меня, если я подставлю тебя! Мне нет резона кромсать её… Хотя, что скрывать? Я никогда не забуду обиды, которые она мне наносила! Знаешь, парень, это не я звал её замуж. Я вообще не собирался жениться, пока мне не стукнет хотя бы лет эдак пятьсот. Все подстроила мать Фчифчи. Заманила на горячие блинки с бренди. Рюмка, одна, вторая. А я был молодой. Усекаешь? Вот так и получилось, что Фчифчи повлекла меня в свою комнату. Ну, а потом из ниоткуда возникла её мать, которая заявила, что раз я сорвал розу, то недурно бы теперь попросить у её дочурки руку и сердце. Я, было, заартачился, но меня припугнули клеветой и всеобщим поруганием. Лес Скорби, знаешь ли, не такое обширное местечко. Тут сова ухнет, на том конце лиса подхватит, если бы отказался – жизни бы не увидел… Пришлось встать на колено и преподнести колечко, вырезанное из винной пробки.

Я нахмурился.

– Странно. Мне кажется, я слышал какую‑то другую басню. Разве матери Фчифчи Шоб‑Коб‑Дуб нравился не больше, чем ты?

– Куда там! Эй! Ты потешаешься надо мной?

– Нет.

– Не знаю, откуда ты родом, парень, но здесь никто в здравом уме и твёрдой памяти не согласиться бы обручить свою дочь с поленом‑переростком. Что бы, по‑твоему, она с ним делала? Поливала бы его ствол из лейки в разгар засухи или очищала бы корни от весенних паразитов?

Джейкоб залился горьким смехом.

– Как жаль, что так не вышло, и эта горькая «конфетка» досталась мне!

– Тихо! – крикнул я, приподнимаясь со стула.

Через порог проковыляла Фчифчи. На спине она тащила крупную авоську, в которой лежали грецкие орехи. Старуха кинула ношу возле двери и, недовольно причмокивая, направилась к столу. Усевшись напротив скелета, она во всю глотку чихнула. Моё присутствие её нисколько не удивило.

– Я знала, что ты вернёшься. Все всегда возвращаются поболтать с такой красоткой, как я. Ну что? Навестил троюродного деда по линии пятиюродного брата твоего отца?

– То была тётушка, – улыбнувшись, поправил я.

– Что у меня ушей, что ли нет? Ты точно говорил про деда! Про дряхлого сутулого деда, что живёт рядом с Горбатым Логовом живорезов! Он тебе ещё в детстве собачек из дерева вырезал!

– Вот кстати о деревьях, – подал голос Джейкоб. – Давно ты ходила к Шоб‑Коб‑Дубу?

– Чего это ты так громко орёшь сегодня? Потише нельзя? Ишь, раскричался, образина! Я же не глухая!

Старуха сжала палец скелета.

– Тебе‑то что, когда я у него была? Решил главу семьи включить? Я тебе сто раз говорила, что у меня с ним ничего нет! Когда ты уже угомонишься‑то?

– Ты должна навестить Деревянного Гиганта как можно скорее!

– Какого рожна ты меня к нему посылаешь? Я же только что пришла! Я устала! Собирать целый день орехи для твоей ненасытной утробы занятие очень изматывающее! Заварил бы жене хоть чаю! Ишь, бездельник, на шею сел да ноги свесил! Верно, мне пеняла мать – нечего тебе с этим Джейкобом якшаться, горюшка хлебнёшь – да под родительское крыло назад воротишься. Как в воду родная глядела. Сидишь – все штаны уже протёр! Толку от тебя ноль!

– Завтра отдохнёшь, голубушка, завтра! Есть дело исключительной важности! – торжественно провозгласил кинжал. – Собирайся немедленно, ты пойдёшь к Шоб‑Коб‑Дубу и скажешь, что он любовь всей твоей жизни! А знаешь зачем?

Фчифчи любопытно нагнула голову.

– Зачем?

– Потому что так просит твоя дорогая матушка. Пока ты бродила по лесу в поисках гнилого фундука и дралась с белками за миндаль, она наведалась ко мне и поведала грустную историю. Как ты знаешь, для сохранения молодости твоя мать варит отвар долголетия, главной составляющей которого являются листья Шоб‑Коб‑Дуба, да не простые, а бледно‑жёлтые, те, которые распускаются на его кроне один раз в десять високосных лет. Раньше Деревянный Гигант сам насыпал охапку, когда она приходила, но сейчас отказался это сделать. Шоб‑Коб‑Дуб поставил условие. Он отдаст необходимые листья, только если ты бросишь меня и уйдёшь к нему. При этом всё надо обставить так, как будто ты всегда мечтала кинуться ему в объятья, а я был тебе не более, чем обузой. Ради твоей матери, которую безгранично люблю и уважаю, я готов поступиться гордостью. С болью в душе я расстаюсь с тобой и призываю – лети к Шоб‑Коб‑Дубу и будь с ним отныне навсегда!

– О, Джейкоб! Мой герой! Мне стыдно за то, что мамочка так плохо о тебе отзывалась! Ты жертвуешь своим счастьем в угоду чужому!

Фчифчи принялась пылко целовать череп супруга. Её слюни потекли по кости, а затем в пустые глазницы.