Накормив лошадей и закидав походный костёр снегом, мы тронулись по дороге в сторону Эрменгера. Лесополоса стала редеть, сквозь ветки деревьев проглядывались поля. Укрытые на время холодов белыми шапками, они сливались с низколетящими тучами. По пути мы мало разговаривали. Отчасти потому, что каждый прибывал в своих думах, а отчасти из‑за того, что Серэнити медитировала, и нам не хотелось прерывать её духовное самопознание. Я выдохнул облачко белого пара. Мороз праздновал начало правления, зима обещала быть суровой. Меховые вещи, подаренные нам в Шальхе, хорошо грели, но, часто снимая перчатки, я умудрился обморозить руки. Сухая кожа, покрывшись маленькими кровавыми трещинками, неприятно зудела. С губами дело обстояло не лучше. Когда я открывал рот, то заставлял тонкую кожицу натягиваться и нещадно болеть. Чтобы смягчить её, я облизывал уголки губ, но подобная практика быстро привела к ещё более гнусным последствиям. Видя мои страдания, Эмилия посоветовала намазать воспалённые места густым кремом, по её уверениям купленным специально для таких вот дел. Подставив уста под заботливые пальцы колдуньи, я жутко пожалел о своём поспешном согласии. У всех людей есть какой‑нибудь пунктик, который выводит из себя и заставляет подпрыгивать от негодования. У меня этот пунктик жир. Я терпеть не могу, когда что‑то сальное касается моего лица или рук. Даже капелька жира на подбородке может заставить бежать меня в уборную, где я с остервенением буду отмывать запачканную физиономию. Больше всего меня раздражает есть куриную ножку, держа её в руках. Кто‑то скажет, что я эстет или чистоплюй, и все едят куриные ножки руками, ну а я не могу; я предварительно отделяю мясо ножом и вилкой, прежде чем съесть, да, я не такой, как все! После обработки губ именно жирным, и уж никак не густым кремом, я почувствовал себя крайне несчастным. Хотелось спрыгнуть с телеги и тереть лицо снегом, покуда не сойдёт вся эта гадость. Моя подруга, заметив, что я верчусь, как ужаленный, порекомендовала обрабатывать губы только на ночь, подчеркнув при этом, что, по её мнению, это надо делать не меньше трёх раз в день. Уверен, что Серэнити могла бы в два счёта избавить меня от напухших волдырей, но в её планы подобные глупости входили меньше всего. Насмешливо поглядывая на мои губы, она пилкой ровняла свои безупречные синие ногти.

От цепкой стужи щеки великого инквизитора лишь слегка порозовели. Практически такая же бледная, как и прежде, она выглядела очень симпатично. Серая одежда прекрасно сидела на её фигуре, а волосы, заплетённые в длинную толстую косу, были перекинуты за спину. Острый носик, льдистые глаза, ушки с серьгами‑жемчужинами. Я уверен, что любой мужчина скажет, что она милашка и красотка. Однако если этот мужчина узнает, кем является Серэнити, и какие у неё наклонности, то всё желание знакомиться с ней у него сразу отпадёт. Ещё вчера я слышал душераздирающие вопли умирающего Ральфи, жуть берёт, когда понимаешь, что за человек сидит перед тобой. Людей никогда нельзя судить по внешности – она обманчива. Барышня, на первый взгляд миловидная, может оказаться монстром, а страшная кривая бабёнка иметь прекрасную добрую душу. Серэнити – яркий пример моего сравнения. Хрупкая, молодая девушка с великолепными внешними данными на самом деле прячет под своей личиной жёсткого волевого командира, обладающего огромной физической и магической силой, а так же манией к убийствам и насилию, что не так странно, потому что занимать должность великого инквизитора может лишь садист, любящий пытки и мытарства.

Серэнити водила тонким пальчиком по ободку телеги, собирая в квадратики опадающий снег. Уловив мой рассматривающий взгляд, она приподняла бровь и брезгливо отвернулась. Я незаметно улыбнулся её манерам. Нам ещё долго катить вместе и либо мы подружимся, либо… ну, либо не подружимся, что толку гадать, правда?

Чесночок и Перчик бодро цокали вперёд, приближая нас к окраинам Иль Градо. Мы достигли развилки и повернули на указатель с надписью «На Эрменгер». Теперь Торговый Тракт, который шёл где‑то в нескольких милях от нас, будет уходить влево, покуда не обогнёт пашни и не вывернет прямо под стены сопротивляющегося города. В это время мы станем двигаться направо и по кратчайшей, но более разбитой дороге доберёмся до поставленной цели.

Проезжая по накатанной колее, мы продолжали встречать редкие кортежи, странников и разрозненные семьи, хватающиеся при нашем появлении за оружие. Притормозив возле уставшего старца, сидевшего у обочины, мы решили разведать свежие слухи. Серэнити изящно перепрыгнула через борт телеги и опустилась на камень рядом со стариком.

– Благослови тебя Урах, отец. Куда путь держишь в такую погоду?

Подслеповатые глаза старца обрамляли большие синие мешки отёчности. Кожа, изрезанная сотнями морщин, походила на шкуру ящерицы. Он дрожал. Шапка и промокший тулуп служили ему плохим прикрытием от бесконечной колючей мороси. Я подозревал, что если дедуля в ближайший день‑два не найдёт прибежища, чтобы обогреться, то не переживёт своего путешествия. Простуда перетечёт в воспаление лёгких, а там уже и конец.

– Как, куда, дочка? Конечно в Шальх! Хочу защищать нашу королеву!

Голос старика был хриплым, каркающим. В доказательство своих слов он постучал кулаком по засунутому под ремень ржавому мечу.

Смешно ли мне было, когда я услышал это? Нет. Пусть он дряхлый и кое‑как плетётся по тропинке, зато его верность и любовь к своей стране, в которую пришла беда, вызывает восхищение. Простой народ, не ведающий о политических распрях, всегда с трепетной нежностью относился к королевской семье. Великий инквизитор взяла сморщенную руку в свои ладони. Я видел, как, едва шевеля губами, она шепчет слова заклинания. Через минуту озноб отпустил, и старец расправил сгорбленные плечи.

– А от чего защищать? – ласково спросила Серэнити.

– Знамо от чего, дочка! Урах гневается, король убит, а Тьма и Сера заявили свои права на человеческие души! Мрак обрушился на наши головы, но ему будет нелегко забрать то, чем мы дорожим!

Неожиданно старик вскочил и, выдернув клинок из ножен, потряс им в ту сторону, из которой шёл. Немного постояв в боевой стойке, он спрятал оружие и, кряхтя, опустился обратно, затем натужено заговорил: