Порой Дэйнару думалось, что Фрэн не четырнадцать, а четыре. Она вечно витала в облаках, придумывала различные истории, мечтала и фантазировала.

У него так не получалось. Но юноша с удовольствием слушал Фрэн, когда она погружалась в собственные мысли. В такие минуты девочка совершенно преображалась — на щеках появлялись ямочки, глаза мягко блестели, губы растягивались в улыбке. И Дэйн забывал обо всём, любуясь ею.

Фрэн была похожа на глоток свежей ключевой воды после душного и жаркого дня.

— Слышишь? Теперь он почти шепчет… Там-там… Тук-тук…

Они сидели на чердаке в доме отца девочки и слушали шум дождя. Это было их излюбленное место для встреч. Здесь Лирд — так звали отца Фрэн — хранил солому и старый хлам. Друзья обосновывались на чердаке очень часто, особенно когда родителя девочки не было дома, а отсутствовал он почти постоянно.

С момента появления Дэйнара в Нерейске прошло уже три месяца, начался «сезон дождей», как называл это время Форс. Почему наставник говорит о дожде во множественном числе, Дэйн не понимал, ведь он был один, и шёл не переставая несколько месяцев.

— Наверное, пустыня хочет пить, — говорила Фрэн, сверкая глазами в полумраке. — Это её способ напиться, понимаешь? Ей душно и жарко, вот она и напивается в сезон дождей.

Весь город считал Фрэн, дочь вдовца-рыбака, странноватой и блаженной. Но именно в её компании Дэйнар чувствовал себя лучше всего. Он пробовал общаться с юношами-сверстниками, но не складывалось. Они ничего не замечали, а вот самому Дэйнару приходилось нелегко.

Он привык к одиночеству. Через пару часов общения любой собеседник начинал раздражать юного мага Разума. Хотелось уйти в пустыню и сунуть голову в песок, чтобы не слышать, не видеть, не вспоминать… Даже от Форса порой возникало желание спрятаться.

В такие дни спасала Фрэн. Дэйнар не знал, почему, но рядом с этой девочкой он действительно отдыхал. Ему нравилось слушать её голос, смотреть в глаза, прикасаться к шелковистым прямым волосам…

— Чего ты боишься, Дэйн?

Юноша так задумался, что не сразу осознал — Фрэн ждёт ответа на вопрос.

— Боюсь?.. В каком смысле?

Дождь застучал по крыше сильнее, даже доски затряслись.

— Я боюсь огня, — сказала Фрэн, вздохнув. — Ещё боюсь, когда папа сильно пьёт — давно-давно, когда я была маленькой, наш сосед много выпил, а поутру не проснулся. Но больше всего я боюсь…

Девочка запнулась и как-то помрачнела. Дэйнар подсел поближе и осторожно дотронулся до её плеча. Чара, сидевшая у юноши на коленках, ткнулась в руку Фрэн холодным мокрым носом.

— Больше всего я боюсь Гольца. Знаешь его, Дэйн?

Горбун нахмурился, припоминая.

— Гольц, Гольц… Сын старосты?

— Да. Он меня… трогает.

Дэйнар напрягся.

— Что?..

— Ну… это ничего. Ты тоже трогаешь. Это не страшно, Дэйн. Просто ты как-то по-другому трогаешь. А Гольц… Он нехорошо как-то делает, неправильно. И я… боюсь.

Фрэн слегка передёрнула плечами, отчего рука Дэйна съехала с них и бессильно опустилась на пол. Впервые на его памяти девочка выглядела настолько расстроенной.

— Так чего боишься ты, Дэйн? — Фрэн повернулась к своему другу и улыбнулась, но получилось не совсем так, как раньше — без ямочек на щеках. — Ты, кажется, всё умеешь делать без малейшего страха!

Юноша вздохнул, вглядываясь в светло-карие глаза Фрэн. Поймёт, если сказать правду?..

— Я не боюсь ничего, подобного огню или воде. Единственное, чего я боюсь — потерять тех, кого люблю.

В её глазах дрожали огоньки. Всего лишь свет из-под двери, отражающийся в зрачках, а как красиво…

— Кого, Дэйн? — спросила Фрэн почему-то шёпотом.

— Форса, Аравейна и… тебя.

В этот раз на щеках появились ямочки.

— Правда?

— Конечно.

Кажется, она покраснела. В полумраке Дэйну было плохо видно. Но, так или иначе, а в груди у него вдруг стало очень тепло, словно кто-то решил разжечь костёр под тонкой тканью рубашки.

А ещё захотелось рассмеяться… Не потому что смешно, а просто так, от… счастья?..

— Кажется, дождь кончился, — прошептала Фрэн, дотрагиваясь до руки Дэйнара. — Хочешь пойти на улицу?

— Нет, — он перехватил её ладонь и чуть сжал тонкие пальцы. — Давай посидим так немного. Послушаем… что ты там любишь слушать ещё, кроме шума дождя?

На этот раз Фрэн действительно покраснела.

— Твоё дыхание.

После окончания сезона дождей по Нерейску можно было продвигаться только и исключительно в длинных сапогах. Правда, вода уходила быстро, впитываясь в почву и песок и испаряясь. К вечеру следующего дня она почти совсем ушла, и отец Фрэн собрался с другими рыбаками в пустыню.