Но наутро, когда старики проснулись, они обнаружили, что девочка уже ушла. Постель была заправлена, никакие вещи не тронуты.

Она просто ушла, не оставив о себе ничего, даже имени.

И Родэн не знал, как утешить Мару, которая всё утро проплакала, сидя на крыльце в старом кресле, тихо всхлипывая и вытирая слёзы уголком цветастой шали.

⁂

Оборотни сильно благоговели перед Нарро, но время шло, и у сородичей дартхари появлялись разные недостойные мысли.

У Нарро был существенный недостаток, о котором прекрасно знала Лирин — он не обращал внимания на слухи, сплетни и пересуды, да и властью своей не очень-то дорожил. Для него это была простая формальность, которую он принимал, как должное, но некоторых вещей, свойственных обличённым властью, стремился избегать. И Лирин очень боялась, что с братом может что-то случиться. Она слышала отголоски разговоров, невнятный шепот, который пока ещё не успел превратиться во что-то более серьёзное, и понимала, откуда растут ноги.

Оборотни привыкли к быстро меняющимся дартхари. Это была игра, эстафета, которую они передавали друг другу через каждые несколько лет. И получалось так, что всем ара доставалось по чуть-чуть власти. А теперь…

Арронтар словно обзавёлся собственным императором. Можно было даже не помышлять о том, чтобы победить Нарро — его сила в несколько раз превосходила силу даже трёх калихари, вместе взятых, но некоторые молодые оборотни всё равно бросали Вожаку вызов. Хотя это было скорее исключение, нежели правило.

Никто не спрашивал, откуда он взялся, такой сильный, и где пропадал столько десятков лет. Никто не сомневался в его праве на власть, и не удивлялся, отчего дартхари не стареет. Лирин понимала, почему так, ведь её брат всё-таки был магом Разума. Но он не мог — а может быть, и не хотел — запретить оборотням шептаться. Шептаться о том, не вредно ли столько лет находиться под властью одного и того же дартхари? Обсуждать, не было бы полезнее для Арронтара, если бы Вожаки менялись почаще, как раньше?

И она боялась. Боялась, что однажды разговоры превратятся в заговоры, и сородичи начнут искать способ убить её брата.

И больше всего на свете Лирин боялась, что они этот способ найдут.

В тот день с самого утра Нарро чувствовал неспокойное дыхание леса, его волнение, напоминавшее волнение моря перед бурей. На небе то собирались тучи, то светило яркое солнце, по-осеннему тёплое, но не жаркое. И вроде бы ничего особенного — обычный осенний день, похожий на тысячи предыдущих, но… что-то было не так, как всегда.

И ветер… ветер почему-то пах не осенью, а весенней зеленью. И сахарной карамелью, как тогда, в прошлой жизни, когда Фрэн была жива.

В дверь постучали.

— Пора. Все собрались. Ждут тебя. Или ты не пойдёшь? — спросила Лирин тихо, не заходя в комнату. Порой Нарро действительно оставался в усадьбе, но сегодня он чувствовал — надо идти.

Дартхари шёл к Великой Поляне медленно, словно крадучись, ведомый тем странным ароматом, который заставлял сжиматься что-то глубоко внутри него. Волк волновался и царапался, ворочался и скулил. Подобного не было уже очень давно.

Все три клана стояли на Поляне, образуя кольцо. И только пять фигур выбивались из строя, замерев на пару шагов дальше от него — юные оборотни, у которых сегодня намечалась Ночь Первого Обращения.

Она стояла слева, полубоком к Нарро, и грудь её взволнованно вздымалась. И как же она пахла… Свежей зеленью, сладкой карамелью, солнцем, небом, водой, землёй…

Его волк рванулся вперёд, и дартхари изо всех сил сжал кулаки. Нет… нельзя.

— Приготовить зелье для ритуала первого обращения, — услышал он чуть дрожащий голос Лирин позади себя. — Начинает Рональда, дочь калихари Винарда.

Рональда… «Надежда»…

Она пошла вперёд, в центр Поляны, глядя прямо перед собой широко раскрытыми от ужаса глазами. Её запах изменился, наполнившись чем-то кисло-горьким, он щекотал ноздри Нарро, заставляя его волка взволнованно порыкивать.

Девочка встала посреди Поляны и начала медленно расстегивать платье. Руки её дрожали, пальцы не слушались, словно были обморожены.

Раз, два, три, четыре… пять крошечных крючков, и она спустила платье до талии.

В сумраке, давно спустившемся на землю, Нарро различил белые плечи, покрытые мурашками, светлые волосы, мелкими кудряшками обрамляющие круглое лицо, голубые глаза, сверкающие от обиды и боли, пухлые губы — ярко-красные, как кровь. Видел тонкую косичку, полную грудь с нежно-розовыми маленькими сосками, небольшие ладошки, которыми она пыталась прикрыться…

Нарро задыхался.

Горячие волны проходили по телу, обжигая с головы до ног.

Нельзя, нельзя. Нельзя!

В чувство дартхари привёл звук, которого не должно было быть на Поляне.

Смех. Окружающие его оборотни смеялись!