Когда ниточка завибрировала, заставив задрожать воздух вокруг них, Рональда обернулась и посмотрела прямо на него.

Он вздохнул, пережив очередную горячую волну, прошедшую от макушки до пяток, и улыбнулся. А когда Рональда улыбнулась ему в ответ, взял её за руку.

— Кто ты?

Голос… он впервые слышал её голос. Был ли он похож на голос Фрэн? Нет, совсем нет. Мягкий и очень мелодичный, но уже женский, не девичий. Глубокий, он шёл из её груди, словно она не говорила, а пела.

— Дэйн.

Она кивнула, будто этого было достаточно. Чуть сжала его ладонь и вновь вернулась к созерцанию озера, леса и неба.

Рональда не видела — не могла видеть — как святящаяся ниточка магии Арронтара переместилась на их ладони, связала их вместе, а потом исчезла, словно впитавшись в кожу…

Дартхари Нарро, Арронтар, около 10 лет назад

Нарро проснулся от яркого света, бьющего в глаза.

— Я тебя разбудила? — раздался от двери тихий голос Лирин, и дартхари, потянувшись, поднялся с постели, покачав головой.

— Всё в порядке. Что ты хотела?

Она закусила губу.

— Винард… он приходил вчера? Я уснула, хотя хотела дождаться…

— Приходил.

— И?..

— Он ушёл отсюда живым, если тебя это интересует, — усмехнулся Нарро, и заметил, как сестра немного расслабилась. — Наговорил мне кучу всякой ерунды…

— Какой ерунды?

— Сказал, что не принёс мне Рональду, потому что боялся, что я её убью.

Лирин резко побледнела.

— Ещё сказал, что любит её, несмотря на то, что она всегда приносила им с Праймой одно лишь разочарование. Любовь и презрение… Ерунда. Разве это возможно? Презирать того, кого ты любишь? Разве это любовь?

Где-то внутри неё что-то клокотало, словно хотело вырваться наружу. Это были слова… какие-то слова, которые она не могла произнести. Очень хотела, но не могла.

— Любовь сильнее всего. А если сильнее оказывается презрение, то это не любовь. Разве не так?

Лирин понимала, почему он спрашивает это, с отчаянием вглядываясь в её глаза. Ведь Нарро — точнее, тогда ещё Дэйн — всегда думал, что родители его не любили. Но накануне Винард изрядно поколебал эту уверенность.

— Я не знаю, — прошептала она помертвевшими губами.

Он поморщился, а потом сказал то, во что Лирин даже не сразу поверила.

— Я думал забрать Рональду. Забрать себе. Пусть живёт в усадьбе, пусть… растёт, учится. Но… я не стану этого делать. Они нужны ей. Ей нужна семья, её семья. И я надеюсь — Винард сумеет перебороть своё презрение и понять… Дохлый кот, ну должен хотя бы кто-нибудь понять это! И он… он ведь не принёс её ко мне, боялся, что я её убью. Глупо, но… Возможно, ещё не всё потеряно.

Лирин не знала, что сказать.

Верила ли она в то, что Винард сможет перебороть презрение и понять: ключ к обращению Рональды — это любовь, которой ей так не хватает?

Нет. Лирин давно не верила в сказки. И понимала на собственном примере и примере их с Нарро родителей — для того чтобы понять подобное, нужна очень сильная боль. Похожая на ту, что мучила её последние шестьдесят с лишним лет.

Но тогда будет слишком поздно. И для Рональды, и для Нарро.

Она регулярно навещала родителей. Не каждый день, но довольно-таки часто. Ведь она всё равно продолжала их любить, несмотря на то, что они когда-то сделали. Или не сделали.

Родэн и Мара по-прежнему жили в деревне белых волков, только вот дом у них теперь был более скромным. Даже не дом, а домик. Тот они давным-давно продали, не желая оставаться там, где умер их старший сын. И теперь доживали свой век, медленно и постепенно старея, в уютном домишке, состоящем всего из нескольких комнат. И этаж там был лишь один, если не считать чердака, где хранился всякий хлам.

Своя комната в этом доме была и у Лирин, но она никогда не оставалась там на ночь. Просто не хотела. Она любила родителей, но долгое нахождение рядом с ними душило её.

Дом был полон чувством вины. Оно пропитало там каждое брёвнышко, каждую ниточку, скапливалось во всех углах, зависало под потолком, стелилось по полу. И в отличие от чувства вины, жившего в сердце Лирин и полного ожидания и робкой надежды, чувство вины в доме её родителей дышало безысходностью и отчаянием. Они ни на что не надеялись и ничего не ждали. И Лирин от этого было больно и горько.

Родэн и Мара узнали Нарро сразу, как только он впервые ступил на Великую Поляну в образе волка. Странно было бы не узнать собственного сына, пусть даже настолько изменившегося. И Лирин приходила к родителям не только затем, чтобы отдать им добрую половину жалованья. Она рассказывала им о брате.