Я не выдержала — подняла голову и посмотрела ему в глаза.

Ожидание, надежда… Да, он действительно очень любит Джерарда.

— Я скажу. А теперь, пожалуйста, уходите.

Он с облегчением улыбнулся, а потом кивнул, развернулся и пошёл прочь от моей хижины.

Когда высокая подтянутая фигура отца скрылась среди деревьев, я села на пол рядом с Элфи и тихо заплакала.

Рональда

Я помню день, когда он родился.

Мне тогда едва исполнилось два года, но я всё равно помню. Потому что я с нетерпением ждала, когда же наконец из маминого живота вылезет мой драгоценный братик.

Я скакала по комнате, прижимая к груди какую-то игрушку, и напевала, наблюдая за снующими туда-сюда взрослыми. Тогда я была не в силах понять — что-то идёт не так. Встревоженные лица, громкие крики, бледный отец…

Джерард застрял и никак не хотел вылезать наружу. Повитуха — старая женщина-оборотень из нашего клана — делала всё возможное, но достать ребёнка никак не получалось.

Во всей этой суете меня совершенно упустили из виду. Впрочем, так часто бывало. Я уже тогда росла довольно страшненькой и была настоящим разочарованием как для матери, так и для отца. Прошмыгнув между ногами взрослых, я подобралась к кровати и, вытянув шею, увидела потное, раскрасневшееся лицо матери. Её живот показался мне просто огромным. И ещё я каким-то невероятным образом почувствовала, что она никак не может разродиться…

Тогда я рванулась вперёд, изо всех сил подтянулась и положила ладошки на мамин живот. Конечно, не сверху, а сбоку.

— Выходи! — закричала я и, зажмурившись, направила сквозь руки такой поток энергии, что через пару секунд от слабости повалилась на пол.

— Рональда! Что здесь делает Рональда?! — закричал отец, но в тот момент повитуха вдруг охнула:

— Ребёночек… Он выходит, калихари!

Это был день, когда проснулась моя сила. Я помогла Джерарду родиться.

Я помню сияющие глаза отца, когда он прижимал к себе новорождённого сына, помню смех мамы. Помню, как повитуха сказала, что ребёнок остался жив только благодаря девочке, но все вокруг лишь отмахнулись. Если до рождения Джерарда родители хотя бы изредка обращали на меня внимание, то после перестали замечать совсем. Они погрузились в его воспитание полностью, предоставив меня самой себе. Однако находиться рядом с братом мне разрешали. И я помню, как впервые наклонилась над спящим, недавно родившимся Джерардом…

Он был прекрасен. Несмотря на красную кожу и скрюченные ножки и ручки. Он казался мне самым прекрасным существом на свете, никогда в жизни — ни раньше, ни позже — я не чувствовала ни к кому такой всеобъемлющей, бесконечной, трепетной любви и нежности.

И в тот момент, когда я в первый раз склонилась над Джерардом, брат открыл свои тёмно-карие глаза и улыбнулся мне.

— Привет, Джерри, — прошептала я, опуская маленький пальчик в люльку. Джерард загукал и ухватился за него, плотно сжав в кулак. Он делал так постоянно… в течение десяти лет. Брат не мог заснуть, если я не сидела рядом, держа его за руку.

Всё исчезло, когда мне исполнилось двенадцать. Но тогда я этого не знала. Я просто была счастлива. А ещё я думала, что у меня наконец появился тот, кто будет любить меня по-настоящему, а не как родители. И первое время моё желание сбывалось.

Видя мою преданность Джерарду, родители позволяли сидеть, гулять и разговаривать с ним, читать ему книги. Постепенно я научилась кормить и переодевать брата, и в дальнейшем зачастую делала это вместо мамы.

Я просыпалась ещё до восхода солнца, быстро одевалась и бежала в комнату Джерарда. Он сразу начинал тянуть ко мне ладошки и я, смеясь, усаживала его на деревянный стульчик, кормила специальной смесью — у матери почему-то никогда не было молока — а потом мы одевались и шли на утреннюю прогулку. В любую погоду, солнце, дождь, снег или ветер — всё это не имело значения. Если было холодно, просто одевались теплее.

Оборотни растут быстрее людей, и я научилась читать в два с половиной года. Мы с Джерардом с удовольствием проводили время в библиотеке, читая сказки и рассматривая большие энциклопедии с красивыми картинками. Именно тогда и началось моё увлечение природой, животными и растениями. Я запоминала рисунки и выискивала то, что видела в книгах, во время прогулки, радуясь этому, как ребёнок… Впрочем, я ведь и была ребёнком.

Джерард называл меня Ронни. Поначалу это так смешно у него выходило — «Лонни». А себя он величал «Джелли». Но я никогда не смеялась над его картавостью, только старалась сделать так, чтобы он побыстрее научился выговаривать все буквы.

Мне было четыре, а Джерарду два, когда родилась Сильви.