Гьетал вышел в середину круга и воткнул веточку у ног будущего хозяина Кристалла. Потом поднялся и, протянув правую руку ладонью вниз, запел низким голосом – казалось, где-то вдалеке рокочет гром. Его Кристалл, а затем и обе ладони, наполнились мягким зеленым светом. Наверное, врагам очень страшно, когда Гьетал поет боевую песню и так же вспыхивают узоры воина на его теле. Воину Дин Ши не нужна броня, она всегда с ним.

Повинуясь силе Кристалла и голосу, из-под земли проклюнулся росток ежевики и потянулся к свету. Старейшина, не прекращая песни, передал Кристалл отцу, и, едва тот коснулся его руки, отец подхватил песню. Сила рода Ежевики текла теперь сквозь обоих, помогая стеблю тянуться выше, разворачивать маленькие блестящие листья. Потом к хору присоединилась мать. Кустик у ног Мэдью разрастался, побеги сплетались, поддерживая друг друга, а в глубине уже появились маленькие белые бутоны.

Эшлин завороженно наблюдала за этим и едва не пропустила момент, когда теплый Кристалл коснулся ее ладони. Она сжала пальцы и поняла, что ей безумно хочется, чтобы сейчас в руке оказался ее собственный Кристалл. Чужого душа не примет, как бы ни хотелось его заменить. Звездный паттеран, отражение неба в момент рождения, он у каждого свой, нельзя дать поносить судьбу… а жаль. Можно только обменяться, прорастая душой в душу. Один раз в жизни. Редко больше. Ши – однолюбы.

Эшлин сделала шаг вперед. Мэдью встал на одно колено, склонил голову, и она запела, надевая брату Кристалл на шею. Почему-то – разве так должно быть? – ее руки стали неловкими, горячими и тяжелыми, она еле удерживала Кристалл, а едва проявившиеся белые бутоны, вместо того, чтобы раскрыться, опускали уже головки, готовясь увянуть.

Эшлин попробовала петь громче, но голос ее будто застыл, не подчиняясь хозяйке, во рту пересохло, она поняла, что еще немного – и не сможет продолжить песню, сорвавшись до жалобного хрипа или шепота. В глазах потемнело. Эшлин успела заметить метнувшуюся вперед мать, которая вовремя выхватила из ее рук Кристалл и надела на шею Мэдью, так громко продолжив песню, что слышно ее было, наверное, на другом берегу озера. Бутоны подняли головки и стали медленно раскрываться.

Эшлин устало села на землю за спинами родных и уже не видела, как брат, впервые пользуясь направленной силой, превращает цветы в горсть ежевичных ягод.

Она чувствовала, как пылают уши, и понимала, где просчиталась. Мягкая трава оплетала замерзшие пальцы. Эшлин не пыталась подняться, просто смотрела на серебристые блики озерной воды и слушала песню рода, в которой не было ее голоса. Эта песня звенела внутри, но от нее почему-то было пусто и больно, будто она проглотила жгучую ягоду.

Те, кто раньше добровольно или в наказание лишал себя Кристалла, не теряли его в другом мире. Он все равно был рядом, оставляя хозяину легкий «детский» уровень сил. Песни Эшлин теперь были просто словами, пущенными по ветру. Остатки силы еще были с ней на прошлый Мабон. Уже к зимнему солнцестоянию их не стало вовсе. Может, она смогла бы создать мелочь – рой бабочек над цветами. Полет упавших листьев. Но и все.

Слезы текли по лицу, но боль будто схватилась коркой инея. Надо было думать. Едва песня закончится, посыплются вопросы. И под взглядом старейшины Эшлин придется сказать правду. А потом с песни об Эшлин, опозоренной человеком, начинали бы клановые собрания следующие лет сто. Или пока кто-нибудь не натворит еще худшего.

«Эшлин, дочь Каллена из рода Ежевики, пройдет особым путем, принеся опасность и разлад в свою семью и не обретя счастья в этом мире», – вот что сказали над ее колыбелью.

Гости выпытывать семейные тайны перед другими семьями не будут. Значит, у них с Мэдью остается время лишь до окончания пира, пока все обсуждают светлое будущее достойного юноши и хвастаются собственными отпрысками. Как не провалиться сквозь землю от стыда, когда все повернутся? Как избежать взглядов родителей? Как унять головокружение и донести новый план до Мэдью?

Эшлин не сразу заметила, что песня оборвалась и она слышит лишь плеск волн и шум ветра.

Первым к ней подбежал брат. Кристалл его все еще продолжал слегка мерцать мягким зеленым светом. Мать осталась в кругу. Отец что-то говорил старейшине, склонив голову и очень тихо, тревожно посматривая на Эшлин. Тревожно, не сердито – от этого было почему-то хуже.

Мэдью грохнулся рядом на колено, тревожно хмурясь.

– Это от этого? – выпалил он.

– Да.

– Хорошо. Тогда мы хоть знаем, в чем дело. Я испугался, что…

– Не дождешься.

– Но мы же…

Эшлин обхватила пальцами запястье брата и почувствовала, насколько у нее холодные руки.

– Да. И это надо сделать сейчас.

– А…

– Хочешь, чтобы все подвиги только после обеда?

– Я не об этом, – фыркнул Мэдью, но щеки вспыхнули.

– Скажи им, что проводишь меня в дом. Быстро.

Он кивнул и бросился обратно в круг. В страсти к опасным выходкам брат и сестра Муин были абсолютно похожи.

В домике солнечный свет, смешиваясь с цветом стола, полок и сундука, становился медовым. Только угольные полосы на полу, напоминали о том, что сейчас должно здесь произойти. Эшлин, у которой все еще кружилась голова, сидела на кровати и рассказывала брату план.